top of page
Дизайн этого сайта создан в конструкторе
.com
. Создайте ваш сайт сегодня.Создать сайт

ГОСТИНИЦА «КАМЕЛИЯ» ИЛИ ОТЕЛЬ «ВОДЯНОЙ ТЫЧИНОЧНИК»

 

 

ПРОЛОГ

 

Отзывы о гостинице «Камелия»:

«Отдыхали в этой гостинице с 1 по 10 августа. Остались очень довольны! Прекрасная ухоженная территория, вежливый персонал! Всегда во всем помогают, откликаются на любую просьбу! Номера, конечно, скромные, но чистенькие, все работает. До моря пять минут пешком, мы накупались, погода стояла без дождей, вода была теплая, и сход пологий, что очень важно, если приехал, как мы, с детьми. Отдельное спасибо поварам: все было очень вкусно! Обязательно приедем еще раз!»

 

«Отдыхали в гостинице с 1 по 10 августа. Ну что можно сказать: если вы хотите испортить себе отдых, езжайте в «Камелию». Хуже гостиницы мы просто не видели. Понятно, что цена небольшая, но это какой-то беспредел! Грязные, холодные номера, ничего не работает, и даже непонятно, как что включать: мы пытались спросить, но тамошний хамский персонал только хмыкал и ничего не отвечал! На территории какое-то грязное болото, просто страшно находиться. Про пляж: это УЖАС. Мало того, что до моря тащиться полчаса по каменистой и грязной дороге, так и пляж весь в валунах, в воду зайти невозможно. Пока мы были, еще все время шли дожди, купались мы считанные разы, к тому же, вода ледяная, с какими-то течениями. Вообще не понимаем, зачем строить отель в таком месте!

И отдельное «спасибо» поварам: мы отравились!»

 

ГЛАВА 1

 

— ...Ну и что вы мне показываете? — замученный стоящей уже которую неделю жарой пожилой капитан полиции вытер пот с красного лица и этой же рукой пригладил и без того прилипшие к голове редкие волосы. Темные обвисшие усы и мешки под глазами придавали ему весьма безрадостный вид, но сидящий напротив него тоже пожилой, лысый и сильно загорелый человек небольшого роста, одетый ввиду жары в синюю майку-«сеточку», выглядел еще хуже.

— Я вам же говорю, что я показываю, я же ж объяснил вам тут все, — явно в который раз повторил он хриплым голосом. — Приезжают-уезжают, приезжают-уезжают, все отлично, нормально все. А потом Лена, помощница моя, смотрит в интернете, а там опять вот это вот, вот! Вот, я показываю вам, — и он принялся настойчиво пододвигать капитану какую-то распечатку.

— Это я видел, — капитан раздраженно постучал по бумажке пальцем. — Полиция тут при чем? Одному человеку понравилось, другому не понравилось... От меня что нужно?

— Я-то не так разбираюсь, но Лена-то в интернете все время у меня, помощница моя, — поспешно заговорил посетитель. — Она мне показала это все и говорит: Михаил Ильич, если, говорит, это не прекратится, мы всех клиентов растеряем. Гостиница наша не так большая, конечно, человек сто — это, конечно, максимум, но своими руками же все поднимали, там же все заброшено было, сколько на ремонт-то ушло, и вот теперь же ж гадит кто-то, и что делать-то? И, главное, что пишут! Врут же как! Они же одновременно отдыхали! Не было дождей, а те врут, что было! Море недалеко, а у них, видите, наоборот! И не один же отзыв такой, а вот половина и больше!

— Михаил Ильич, да это частый случай, — вмешался в его жалобный монолог громкий насмешливый голос: это говорил от своего стола молодой парень с короткими белесыми волосами, квадратным лицом и мускулистыми руками, которые распирали черную футболку — он был в штатском.

— ...Частый случай, — повторил он, обращаясь теперь уже к пожилому капитану. — Конкурирующие гостиницы нанимают специальных людей, которые регистрируются якобы как отдыхающие и пишут отрицательные отзывы, чтобы понизить рейтинг...

— Да, вы Володю послушайте, лейтенанта Петухова, то есть, он у нас молодое поколение, в интернете разбирается, — с явным облегчением сказал капитан.

— Какие вот у нас в Романовке конкурирующие гостиницы? — желчно поинтересовался Михаил Ильич без всякого уважения к «разбирающемуся» Володе Петухову. — У нас их, больших-то, всего три, я их всех знаю владельцев. Им от этого самим убыток один. На весь город тень бросают же. Вы меня за этого не держите. Я в интернете не разбираюсь, а гостиницу поднял. Откуда эти, как вы говорите, нанятые люди знают имена-фамилии тех, кто у нас отдыхал?!

— Такое сейчас узнать не проблема, — снисходительно бросил лейтенант Петухов.

— Да? А по телефону, когда я им звоню, и они мне то же самое говорят, это их тоже подменяют? — ехидно поинтересовался хозяин странной гостиницы.

— Господи, значит, им просто у вас не понравилось! Сейчас, знаете, люди к сервису привыкли на европейском уровне, за границу ездят все...

— А они мне по телефону говорят! — вскакивая, попытался переорать его хозяин гостиницы, что ему с успехом удалось. — Про то, что море далеко, про то, что дождь был, когда не было! Про еду плохую!!! Про камни на пляже, а у нас там песок!!! Вы меня за этого держите?! Так я в прокуратуру тогда!

— Ну хорошо, вот Володя посмотрит, что у вас там, он как раз не занят, и в интернете разбирается, — сдался капитан и расстегнул пропотевший воротник рубашки. — Володя, давай, посмотри там, обзвони, что ли, людей, которые отдыхали в «Камелии», спроси, чего они врут... Все-таки у нас туристический сектор, так всех распугают...

— А я вам про что! — обрадовался хозяин одиозной гостиницы.

— ...Ладно, — сквозь зубы процедил молодой лейтенант под взглядом своего начальника и отвернулся к открытому окну, из которого шпарило яркое солнце.

 

 

ГЛАВА 2

 

Компания эта сдружилась еще на выходе из аэропорта, когда обнаружилось, что все они направляются в одно и то же место — небольшой курортный городок Романовку — и даже в одну и ту же гостиницу «Камелия». Правда, повод для укрепления дружбы вышел какой-то странный: им стала резво подъехавшая на стоянку запыленная белая маршрутка, из которой выскочила тоже несколько запыленная тощая девушка в помятой белой рубашке и перекрученной черной юбке и, замахав над головой табличкой, крикнула:

— Гостиница «Камелия», кто заказывал трансфер!

— Мы заказывали, деньги заплатили! — громко и раздраженно сказала плотная женщина средних лет в огромных очках, с волосами, так сильно зализанными назад, что их почти не было видно. — Это вот ваш трансфер? Замечательно.

— Да, очень, так сказать... — прицокнул языком полный старик с масленым лицом, стоящий рядом с женщиной.

— Ф-у-у, блин, — раздалось от двух других пассажирок: заранее очень загорелых, очень накрашенных и очень худых девушек: одна была в белой юбке шириной с ремень, а другая — в красных шортах, похожих на трусы.

Еще одни потенциальные посетители гостиницы «Камелия», вздрюченная супружеская пара средних лет, увидев маршрутку, сразу же сцепились между собой. В воздухе поплыло змеиное шипение: «Я же говорила, нечего переться в эту дыру!»

— Э-э-э-кх, — прокашлялась девушка из маршрутки. — Меня зовут Лена, я помощница Михаила Ильича, директора гостиницы «Камелия». Проходите, пожалуйста, в автобус, рассаживайтесь, сейчас поедем, только еще немножко людей подождем...

— В автобус! — воскликнула зализанная женщина с усмешкой. — Это, девушка, маршрутка! Ну, заходим, господа, добро пожаловать в наш сервис!

Вся группа, пристроив свои чемоданы позади с помощью водителя — бодрого ушастого парня, кое-как расселась и продолжила ругаться, параллельно знакомясь меж собой. Из-за этого разговор звучал примерно следующим образом:

— ...Обычно мы, конечно, отдыхали за границей, а сейчас у меня отпуск всего неделя, решили попробовать на Черном море... Смотрим, и цены хорошие, и трансфер... А вот он, их трансфер! Перед папой стыдно... Это мой отец, Евгений Михайлович, а меня Ирина зовут.

— Очень приятно, я Валерия, а это вот мой муж Дмитрий... Дима, я тебе ведь говорила русским языком: нечего переться в эту дыру! Заладил, как баран: «на Черное море, на Черное море...» Кушай теперь свое море! Сейчас приедем в клоаку какую-нибудь вместо гостиницы!

— Да иди ты! Я ничего не предлагал, ты сама решила!

— Слушайте, да ладно, да почему клоака, а может, нормально, ничего, — нервно затараторила бледная девушка лет 17-18, втиснутая между своими ругающимися родителями.

— Потому что клоака, Олеся! — рыкнула мать так, что дочь аж пригнулась. — Это тебе в любом свинюшнике нормально! Вон девочки впереди сидят, видишь, им тоже не нравится...

Впередисидящие «девочки» в юбке-ремне и шортах-трусах, которые до того ржали над непонятным для них словом «клоака», прервали свое занятие и сделали по возможности суровые лица.

— На самом деле, — принялась объяснять одна, повернув назад жирно накрашенный глаз с огромными накладными ресницами, — мы вообще не ожидали такой подлянки, короче. Скажи, Кать? Я Таня, а это Катя.

— Валерия...

— Я, короче, сразу Катьке грю: мы, короче, чего-то не то спутали, потому что, короче, мы думали, что отель, ну, короче, более молодежный... А потом, короче, почитали отзывы, пока летели, а оказывается, мы там отель перепутали, а тут, на самом деле, совсем тухло. Вообще, — она с явным облегчением закончила свою речь и повернулась к подруге.

— Ничё, — кратко успокоила ее та. — Если чё, после выходных уедем. Или там ничё.

— Тебе, Кать, везде «ничё», как выпьешь! — захохотала Таня так, что аж подскочил на своем сиденье водитель. К счастью, маршрутка-автобус пока никуда не ехала: пришли еще пассажиры. Но эти выглядели гораздо более мирными и довольными жизнью.

Первыми внутрь заскочили две девчонки-студентки с плотно забитыми рюкзаками: худая темненькая и пухленькая рыжая. Они, пересмеиваясь, плюхнулись на сиденья. Следом залезла супружеская пара, состоящая из высокого старичка с седой бородкой и активной низенькой старушки, одетой в цветастое платье: от них прямо-таки волнами распространялось благодушие. Последними забрались трое гогочущих парней разной комплекции, но одинаковой жизнерадостности. В рюкзаках и сумках, которые они тащили с собой, что-то звенело и бренчало, а разговоры состояли преимущественно из трех слов: «пиво», «водка» и «выпить». Понятно было, что это не те люди, с которыми можно обсудить плохой сервис гостиницы «Камелия». Зато зашедшие последними пассажиры снова оказались перспективными в этом смысле. Довольно молодые, с мрачным ребенком лет пяти, они, только присев, начали ужасаться пыли в салоне, достали огромное количество влажных салфеток, принялись протирать ими все, до чего доставали, и кричать сыну, чтобы он ничего не трогал.

— В гостинице этой наверняка такая же антисанитария! — доброжелательно обратилась к ним зализанная очкастая Ирина, явно собираясь познакомиться. — Я вот тоже попала, решила отца порадовать, а тут сами видите... Наш сервис есть наш сервис.

— Ужасно, ужасно, — закивала салфеточная пара и представилась Анной и Андреем. Ребенка их звали Никифор, что, учитывая современную моду на витиеватые имена, никого не удивило.

Помощница директора гостиницы наконец тоже заскочила в маршрутку, и, опасливо оглядываясь через плечо на пассажиров, сказала водителю вполголоса:

— Ладно, Денис, поехали, что уж теперь...

— Ничего, — отозвался водитель сочувственным шепотом. — Может, они поглядят, и им понравится.

— Может, — Лена села рядом и принялась расправлять помятую юбку. — А отзывы потом опять какие будут, неизвестно...

— Так мента же к нам послали, не?

— Ну, не знаю, а что он может сделать? Сегодня обещал прийти посмотреть...

Лейтенант Владимир Петухов действительно как раз в это время двигался к гостинице, сунув руки в карманы белых летних штанов и уверенно выбрасывая ноги в светлых матерчатых ботинках. Направлялся он к гостинице «Камелия» на своих двоих по той простой причине, что его дом находился от нее в двух кварталах. Иногда на ходу он щурился и недовольно двигал челюстью с видом раздраженным и озадаченным одновременно. С «Камелией» выходила какая-то ерунда. Лейтенант сам с утра обзвонил людей, давших отрицательные отзывы. Кроме нелестных эпитетов и предложений арестовать хозяина гостиницы за омерзительный сервис, в их словах еще содержалась фактическая информация, которая и правда расходилась с действительностью. Для Петухова, как для местного жителя, это было очевидно.

Отзывщики дружным хором утверждали, что был дождь, когда его не было, что дорога к морю удлиннилась в пять раз и стала каким-то образом идти НА ПОДЪЕМ, а пляж вовсе не песчаный, а каменистый, с ужасными скалами. Часть людей, кроме всего прочего, упорно упоминала о каких-то «деревяшках и камнях в еде», «обколотых тарелках» и «кошмарном официанте».

Кроме такого единодушия во мнениях, людей, которых обзвонил Петухов, ничего не связывало: они принадлежали к разным профессиям и жили в разных городах от Владивостока до Москвы. Больше никаких зацепок не было; бездарно проведя утро и имея перспективу провести столь же бездарный день, шастая по «Камелии», которую он и так сто раз видел, Володя Петухов начал злиться. Он вообще считал, что с его задатками только тратит время, сидя в Романовке, и уже почти перевелся в Севастополь, а тут на̀ тебе напоследок, порасследуй чепуху на постном масле! Никого не убили, ничего не украли! Да может, эти люди сговорились по интернету: мало ли, где они при этом живут! А может быть (и вот это, кстати, вероятнее), гостиница эта не такая, как тут расписывал ее хозяин. Ему, может, кажется, что все хорошо, а людям, которые за границей побывали (как, например, он сам, Володя Петухов), искренне не нравится. А насчет дождей — ну, может, были кратковременные, а люди с досады преувеличили... Ну правда, какой там может быть сервис у этой дурацкой «Камелии»!

Как раз в это время гостиница явилась перед лейтенантом воочию. Это было длинное пятиэтажное здание с глубоко утопленными балконами и мощным крыльцом, подпертым колоннами: бывший корпус существовавшей когда-то гостиницы «Союз», сохранившийся после сноса остальных корпусов. Гостиница была аккуратно побелена, над крыльцом выгибалась зеленая надпись: впрочем, что там написано «Камелия», можно было только догадываться из-за крайне неразборчивого курсивного шрифта. Рядом с надписью красовался розовый цветок, похожий на лилию: так представляли камелию изготовители вывески. Гостиницу было прекрасно видно сквозь крашенный зеленым решетчатый забор, а сзади нее возвышалась покрытая сосновым лесом гора. Территория гостиницы располагалась частично на горном склоне, частично на площадке, полого спускающейся к морю. Море было вроде бы рядом, но его вообще из города отовсюду видно.

Может, и правда там далеко идти, подумалось лейтенанту. Да и камни наверняка есть, вон, какая гора...

Еще больше раздражившись от этих мыслей, он чуть ли не одним прыжком перескочил пять бетонных ступенек, ведущих на крыльцо «Камелии», и рывком распахнул тяжеленную дверь...

На него пахнуло промозглым холодом, как из склепа. От двери начинался длинный холл с низким потолком, выполненный в мрачных, бетонно-серых тонах. Из полукруглых окон вдали кое-как сочился свет, почему-то тоже серый, хотя на улице вроде солнце... Никаких стульев в холле не было, в одной стене виднелся черный проем, ведущий, видимо, на лестничную клетку, и лифт странного вида, тоже с серыми, намертво захлопнутыми дверьми: судя по всему, не работающий. По крайней мере, кнопки не виднелось, а вместо нее на стене было процарапано чем-то острым типа гвоздя несколько кривых стрелочек.

Ужаснувшись, лейтенант поглядел в другую сторону и увидел тянущуюся вдоль стены бесконечную стойку, за которой, не поднимая головы, сидел кто-то с блестящими черными волосами: то ли девушка, то ли парень.

— Девушка! — Володя подошел и постучал ладонью по холодному камню типа гранита, из которого была сделана стойка. — Вы там живая, нет? Номер мне дайте! Петухов, Владимир. Михаил Ильич вам не говорил?

— Сам ты девушка, — подняв голову, сказал некто рокочущим басом и поглядел из-под завесы длинных жестких волос. — Чего тебе? Ключ? Ну, на, — он сунул в руки оторопевшему от такого обращения лейтенанту карточку, разрисованную странными стрелочками, похожими на те, что у лифта, и человечками в стиле «ручка-ножка-огуречик». — Номер пятьдесят, пятый этаж.

Володя молча повернулся и, мысленно печатая злорадный отчет о «прекрасной» гостинице «Камелия», пошел к лифту и принялся искать, как он вызывается. Кнопки действительно не было, двери не открывались.

— Лифт не работает, что ли, эй? — позвал он парня за стойкой.

— Работает, — пробасил тот лениво.

— А как его вызвать?

— Сам не видишь, что ли?

— Представь себе, не вижу!

— Дурак — давай топай по лестнице, целее будешь, — припечатал его парень и осел обратно за стойку.

Лейтенанту хватило выдержки не взять его за тощие грудки: зачем сдались неприятности перед самым переводом. Он пожал плечами и двинулся вверх по темной лестнице. Парень, положив на стойку руки с удивительно длинными ногтями, проводил его взглядом абсолютно черных глаз с лимонно-желтыми белками.

Свет на лестнице не горел. Малюсенькие окошки развеивали тьму ровно настолько, чтобы не шлепнуться сразу. Не «Камелия», а какая-то обитель тьмы, подумал лейтенант.

До пятого этажа тем не менее удалось долезть. Там Петухова встретил ряд мощных дверей, одна из которых была приоткрыта, и на ней красовалась металлическая цифра 50. Он осторожно покачал дверь туда-сюда, разглядывая ее сбоку.

Замка не было — и даже никакой выемки для него. Был, правда, возле круглой ручки нацарапан или выдавлен рисунок со стрелочками, но он выглядел как будто недорисованным.

— Совсем обалдели, что ли! — выругался Петухов, влетая в комнату и злобно хлопая беззамочной дверью, которая сразу же отошла обратно.

Судя по виду номера, владельцы «Камелии» обалдели действительно совсем. Коричнево-серая комнатушка, похожая на каземат, завершалась полукруглым окном с темно-коричневыми толстыми шторами. Полоса серого света падала из окна на кровать-плиту с тонюсеньким матрасом и простынкой темно-зеленого цвета вместо одеяла. Еще в комнате стояли стол и два стула из грубой, будто бы поплывшей, коричневой пластмассы. В стене было несколько углублений в виде ниш: видимо, замена полкам. А еще и эта стена, и все остальные были покрыты такими же идиотскими рисунками стрелочек, галочек и человечков, исполненных одной и той же зеленой краской. На пластмассовом столе лежал кусок влажной деревяшки и стояло что-то типа часов, состоящих из двух полупрозрачных стеклянных шаров: из верхнего в нижний медленно капала вода.

Лейтенант, уже просто потеряв дар речи от такого безобразия, молча прошел к окну и отдернул коричневую штору.

Оказывается, и солнце успело зайти за тучи, пока он торчит в этой дурацкой гостинице! Небо за окном было почти осенним: серым с очень редкими просветами. Справа виднелся уходящий вверх склон, поросший деревьями — видимо, та сама гора, а вот моря почему-то было не разглядеть.

— Да оно тут и правда черт-те где! — сказал Петухов. — Не, ну ничего себе! Ничего себе... Это я еще в столовую не ходил.

Потряхивая стриженой головой, он медленно опустился на жесткую кровать, сгорбившись, упер локти в колени и принялся мысленно писать отчет...

.

ГЛАВА 3

 

Олеся Нестерова, притиснутая родителями к стеклу маршрутки, пыльному как снаружи, так и изнутри, смотрела сквозь него на бодро проносящиеся мимо высушенно-жаркие крымские пейзажи и ждала, когда начнутся хоть какие-нибудь горы. Пока что на всем пути от Симферопольского аэропорта местность была ровной: по краям узкой дороги сидели ряды серых свечек-тополей, за ними мелькали бесконечные поля пыльных подсолнухов. Маршрутка, привычно лавируя между ухабами в асфальте и ловко обгоняя еле плетущиеся грузовики доисторического вида, держала довольно высокую скорость, так что Олеся лишь мельком успевала рассмотреть продавцов винограда, арбузов и дынь на обочинах и приземистые деревенские домики, в основном из коричневатого и серого камня либо беленые. Некоторые домики были длинные, как колбасы, и Олеся прикидывала, несколько семей живут в такой колбасе или все-таки одна. Родители, к счастью, почти перестали ругаться между собой и теперь беседовали с сочувствующей им противной прилизанной дамой в темных очках о том, в какую дыру они едут. Это был привычный разговор, и настроение Олеси сразу же исправилось, а все вокруг стало казаться ей ярким и интересным. Она вообще обладала неустойчивым характером и умела переходить из состояния полного отчаяния в полное счастье за считанные секунды. Впрочем, поведение ее при этом не слишком менялось: в обоих состояниях она чересчур много болтала, заглядывая собеседникам в глаза с нервно-заискивающим видом. Никому из нормальных людей это не нравилось, поэтому Олеся окончила школу, так и не приобретя толком дружеского круга. В художественной школе, где она училась почти столько же лет, сколько в обычной, пара странноватых молчаливых девчонок, которые могли спокойно рисовать под ее болтовню, были назначены Олесей друзьями и званы на дни рождения и другие семейные праздники. Сейчас она закончила уже первый курс художественной Академии на отделении станковой живописи, и мастерство ее несколько возросло, чего нельзя было сказать о круге общения: хотя Олеся уже успела прославиться среди однокурсников как человек, охотно рисующий бесплатные портреты и всегда готовый понять любого и оказать услугу, самыми частыми ее собеседниками до сих пор оставались родители. Но и с ними беседы проходили одинаково: Олесю укоряли, что при ее таланте, благодаря которому она с детства побеждала во всяких художественных конкурсах, у нее совершенно нет честолюбия.

«Она все время всем довольна, — сокрушалась мама. — Это, наверное, в тебя: у вас там все семейство такие же увальни». «Ничего подобного! — взвивался папа. — У нас все пробивные, это ваши ничего не достигли!» «Олеся, надо уметь себя подать, надо уметь себя поставить», — заключали они уже хором, поворачиваясь к дочери. Олеся отвечала взрывом своей обычной нервной болтовни, обещая исправиться, но, как только родители успокаивались, тут же забывала о разговоре. Ей не хотелось прославляться — ей хотелось рисовать.

Вот и сейчас она жадно разглядывала серые ряды тополей и даже пыталась снять их на мобильник через грязное стекло. Ей уже представилась картина: длинный беленый дом-колбаса, три тополя возле него, загорелая женщина в платке, продающая дыни у обочины, а позади зеленое с желтыми пятнами подсолнуховое поле... Лучше бы сделать в масле, а пока что можно обойтись наброском в темпере... Ой, кажется, вдали появились горы! Точно, горы! Тогда лучше сначала попробовать нарисовать их, например, вон ту, с круглой верхушкой... А эта гора со ступеньками-террасами! А вокруг сосны!

Олеся плотно прилипла к окну, спохватилась, отпрянула, вытерла пыльное лицо рукой, а пыльную руку — сначала о желтую футболку, а потом — о розовые шорты, и напоследок ей же провела по прямым русым волосам длиной до лопаток, явно недавно подстриженным, судя по толстеньким закругленным концам. За этой стрижкой Олеся впервые в жизни сходила в парикмахерскую, и чересчур аккуратные волосы странно обрамляли ее бледное лицо с розовыми пятнами нервного румянца на круглых внизу щеках, с темными прямыми бровями, маленьким ртом и большими, выпуклыми светло-серыми глазами, один из которых был прикрыт чуть больше, чем другой: возможно, из-за привычки постоянно прищуриваться во время рисования.

Когда маршрутка приехала к мягким зеленым горам Севастопольского района, счет потенциальных картин в Олесиной голове пошел на сотни. Она хотела было прикинуть пару идей в рисовальной программе, поставленной на мобильнике, но тут раздался дружный вопль облегчения от пассажиров маршрутки:

— Романовка! Слава богу, приехали!

— Почти, — поспешно уточнила девушка Лена, сидящая рядом с водителем. — Еще немножко надо к морю спуститься...

Маршрутка нырнула с шоссе вниз, под тень больших голубоватых сосен и запыленных дубов. Промелькнул указатель «Романовка» на ржавой табличке. Узкая, но асфальтовая и явно недавно проложенная, судя по темному цвету, дорога, извиваясь, как змея, сходила с довольно крутой горы. Маршрутка шарахалась от периодически вырастающих по сторонам каменных заборов и каким-то непонятным образом разъезжалась со встречными машинами, среди которых попадались громадные автобусы.

— Вы знаете, наша Романовка — город небольшой, но это популярное место для экскурсий, — сказала Лена таким тоном, будто хотела кого-то в чем-то уверить. — У нас тут и пещеры есть недалеко, недавно открыли, и развалины греко-римские даже, и мальчишки черепки всякие находят, монетки...

— Черепки! — заржали вдруг сидящие впереди Катя и Таня, которые выглядели для Олеси какими-то ненастоящими, будто их уже кто-то нарисовал. — Черепки! Ха-ха-ха!

— Ой, Тань, кончай ржать!

— Ка-а-ать, я не могу, черепки, черепочки! Скелетюлечки! Ха-а-а!

— Да нет, вы неправильно поняли, черепки — это же осколки такие, от ваз, например, ну, знаете, как иногда пишут, горшок разбился на черепки, это значит из глины было сделано, и когда разбилось, черепки остались... — принялась Олеся торопливо объяснять девушкам, чувствуя какую-то неловкость за них.

Девушки только молча на нее покосились и продолжили ржать, только уже не в голос, а прыская в кулаки, а мать одернула ее:

— Олеся, перестань. Все уже про черепки давно поняли.

— Черепки! — всхлипнула Таня, которой, видимо, было все равно, отчего смеяться. Чистоплюйское семейство, которое все вокруг протирало влажными салфеточками, поджав губы, осматривало проезжающие мимо маленькие каменные и глиняные домики, иногда больше похожие на многоэтажные сарайчики: все, кроме первых этажей, было построено явно с расчетом на хорошую погоду и состояло из обрезков досок, тоненьких фанерок и каких-то пластмассовых панелей, прикрученных проволокой.

— Да, приехали, — зловеще сказала зализанная Ирина и скрестила на груди полные руки. Ее отец, неприятный масленый старик, покашляв, согласился:

— Мда, такска-ать, не пять звезд.

— Так это мы еще не доехали же... — сказала Олеся хором с девушкой Леной. Маршрутка ехидно рассмеялась.

— Олеся! — шикнула покрасневшая мать. — Кончай болтать! Что ты как ненормальная!

Лена, однако, поглядела в Олесину сторону с благодарностью и договорила сама:

— Да-да, это у нас частный сектор, а в гостинице все условия есть: и вода, и территория, и столовая у нас очень хорошая, и повара... Белье каждый день меняем, до моря совсем близко, пляж у нас прекрасный...

Ирина откинулась на спинку сиденья и сдвинула на лоб свои огромные очки, открыв маленькие, густо накрашенные сыпучей синей тушью глаза:

— У вас, девушка, все прекрасно, как мы смотрим.

— А что ж плохого? — подала голос старушка в цветастом платье. — Мы в свое время знаете, как отдыхали? В палатках. Да, удобств не было. А очень приятно до сих пор вспомнить, да, Иван?

Дед, ее муж, подтверждающе кивнул и сказал добродушно:

— Главное — это чтобы настроение. Тогда везде хорошо отдыхается.

— Ну и какое должно быть настроение у людей, поездивших по Европе, когда вот такие сараи? — поинтересовалась Ирина. — Когда свои деньги заплатил и видишь такое... Так, ну все понятно. Вот она, ваша гостиница.

— Приехали, пацаны! — оживились винно-водочные парни на задних сиденьях и принялись собирать свои звенящие сумки.

Маршрутка лихо зарулила в распахнутые для нее ворота на зеленую территорию перед белым пятиэтажным зданием с очень неразборчивой надписью. Олесе сразу же захотелось нарисовать и гостиницу, а объединение недовольных отдыхающих еще больше скисло, видимо, посчитав, что оправдываются их самые худшие опасения. Благодушные старик и старушка уже вышли и что-то говорили про свежий сосновый воздух, две девчонки-студентки с рюкзаками тоже проползли мимо к двери, с улыбками поглядев на Олесю. Тут и ее собственные родители собрались на выход.

Олеся спрыгнула на землю, покрытую слоем рыжих длинных игл, и нетерпеливо оглядела стриженые можжевеловые кусты, в которых надрывались цикады, прикидывая, как можно нарисовать текстуру их мелких листочков. Нечаянно оглянувшись на мать и отца, она сразу поняла по их уксусным лицам, что сейчас опять начнется ругань, и сердце у нее упало куда-то в желудок. Она быстро отвернулась и, опустив голову, поспешно зашагала к большому крыльцу, бессознательно пытаясь оттянуть момент, когда все опять станет плохо. В конце концов, она еще успеет послушать, какое здесь ужасное место, когда окажется в номере...

Олеся с большим трудом оттянула тяжелую дверь, в чем ей помог подоспевший благодушный старик, и вошла в гостиницу «Камелия».

Перед ней открылся неожиданно приветливый холл, освещенный полосами желтого солнечного света от квадратных окон, находящихся в дальнем конце. На стенах висели большие гипсовые барельефы, изображающие животных и птиц на фоне высоких гор, а у самого лифта — большущий неумелый морской пейзаж, который Олесе сразу же захотелось перерисовать, и это ее развеселило.

Вдоль другой стены шла стойка, за которой сидела пожилая женщина с желтыми от краски волосами, в наброшенном на плечи платке.

— Проходите-проходите! — гулко сказала она, приподнимаясь. — Девочка, иди сюда. С приездом вас! Вот сюда подходите, только чуть меня дождитесь, что-то с утра продуло, не разогнусь...

— Продуло? А я думала, тут у вас должно быть тепло, ведь море, и, мы когда погоду смотрели, все время было тридцать, — затараторила Олеся, обрадованная приветливым приемом.

— Так сквозняки бывают вечерами, свежо, — пояснила женщина. — Ты одна приехала?

— Не-ет, я с родителями, они задержались, наверное, вещи берут, мне бы тоже надо вещи взять, я тогда сейчас отойду, ладно? — начала было метаться Олеся, но тут в холл гостиницы вошли ее родители.

Олеся изумленно уставилась на них и в первый момент, несмотря на свой привыкший схватывать детали взгляд, не сразу узнала. Одеты они были все в то же, несли такие же сумки, а выглядели как-то неправильно... Только потом она поняла, в чем дело: у них было довольное выражение лиц.

— Ой, а тут так миленько, оказывается! — протянула мама, оглядываясь. — Смотри, как уютно, да, Дим?

Олеся вздрогнула. Ей почему-то показалось, что мама назвала папу не Димой, а как-то по-другому. Мама перевела на нее взгляд и удивилась:

— Ты чего, Олеся?

Теперь уже ее собственное имя прозвучало как-то не так. Но как оно могло звучать, если она своими ушами слышала «Олеся»?

Девушка нервно отбросила волосы и помотала головой:

— А, да я так, я не знаю, у меня немножко уши, наверное, заложило, пока ехала...

— Устала с дороги, — решила мама и весело обратилась к женщине за стойкой:

— Ну, где наши ключики?

— А вот, тридцать четвертый номер, и хороший, и вид на море... Пожалуйста.

— Большое спасибо! — весело кивнула мама, подхватила ключ и двинулась к лифту вместе с папой. Следом поспешила довольная такими неожиданными переменами Олеся. Главное, родителям понравилось! Значит, все будет хорошо.

 

 

ГЛАВА 4

 

Остальные приехавшие вошли в холл «Камелии» уже когда Олеся с родителями, прихватив благодушную пожилую пару, уехали вверх на лифте. Уксусное сообщество, едва оно вошло, как будто подменили.

— А что, здесь приятно, да, папа? — милостиво заметила Ирина. Масленый старик так же милостиво кивнул и улыбнулся почти дружелюбной улыбкой, глядя на женщину, протягивающую ему ключи.

— Да у нас тут всем нравится, — сказала женщина приветливо. — Никто еще недовольным не уезжал от нас... Что, Леночка?

Лена-сопровождающая, снова одергивая свою измятую юбку, подошла, и, наклонившись, беспокойно прошептала ей на ухо:

— Раиса Сергеевна, а из полиции человек к вам уже заселялся?

— Мне кажется, да... Как фамилия-то? — Раиса Сергеевна потянулась к большущей общей тетради с серыми листами.

— Петухов Владимир...

— Да, точно, вот отметила. За пару часов до вас пришел, такой хороший паренек, веселый...

— Правда? — удивилась Лена: по рассказам Михаила Ильича о Петухове у нее сложилось несколько другое впечатление. — А он сейчас где?

— А, наверное, обедает, ты сходи глянь, я остальных пока заселю.

Лена послушно прошла сквозь холл и свернула в дверь, располагающуюся у дальней стены: она вела на залитую солнцем застекленную террасу, где была столовая. Обед уже подходил к концу: за покрытыми нежно-розовыми скатертями столами сидело лишь несколько отдыхающих, которые, заткнув за воротники матерчатые салфетки, наворачивали борщ из супниц и котлеты с пюре. Повара у раздаточной витрины гремели огромными котлами.

— А кто тут Петухов, извините, можно на минуточку? — вполголоса позвала Лена.

Из-за столика у окна тут же вскочил высокий, очень белобрысый, почти до степени альбиноса, человек в ужасающе цветастой рубашке и укороченных брючках, которые сидели на нем тесно ввиду небольшого животика.

— Здравствуйте! — набрав полную грудь воздуха, воскликнул он в лицо Лене и уставился на нее большими, почти прозрачными глазами в белесых ресницах. — Вы из администрации? Большое спасибо передайте поварам за обед! Очень хороший вообще у вас отель!

— И вам спасибо большое, — закивала Лена, поспешно улыбаясь. — Да, я из администрации. Если что-то такое... найдете, сразу ко мне обращайтесь или к Михаилу Ильичу.

— Ага, обязательно, — равнодушно сказал лейтенант Петухов, рыская взглядом по сторонам и явно думая о солнечной улице и купании в море. — Пока все отлично, так что зря не волнуйтесь... Ну, пойду похожу по территории!

Он энергично кивнул Лене и удалился широким шагом. Лена задумчиво поглядела в удаляющуюся цветастую спину. В какой-то момент ей показалось, что несколько сережек с висюльками в ушах, длиннющие острые ногти и жесткие белые волосы, заплетенные в две косы, вроде бы не совсем характерны для лейтенанта полиции, но это ощущение почти сразу же пропало. Лене даже показалось, что полиции и положено ходить в таком виде, так что она успокоенно улыбнулась и пошла обратно.

...Лейтенант Володя Петухов, окончательно замерзнув в промозглом номере и так и не найдя, как закрывается дверь, снова спустился по темной лестнице в холл. Неприветливый черноволосый парень за стойкой исчез: шаги лейтенанта гулко звучали в совершенно пустом помещении, только вдалеке что-то вроде бы позвякивало и тянуло чем-то противным типа плесени и подгорелой каши.

— Столовая? — подумал вслух лейтенант и направился в конец холла. Там обнаружилась дверь, которая действительно вывела его на весьма мрачную, какого-то готического вида террасу со сводчатым потолком и огромными полукруглыми окнами, залепленными почти сплошь темной мозаикой. Помещение заполняли ряды низких и квадратных черных столов, чем-то похожих на старинные парты, разве только без наклона. Рядом стояли те же дешевые стулья из коричневой пластмассы, что и в номере. Кое-где за столами по одному-двое сидели люди: в большинстве своем вполне обычные, хотя и с очень недовольными лицами, но были и другие, похожие на парня, выдававшего ключи в холле: с острыми ногтями, очень странной, землисто-коричневой кожей, жесткими черными волосами и лимонно-желтыми зубами и белками глаз. Была еще парочка людей противоположного вида, то есть почти полных альбиносов, но тоже с когтями и жесткими волосами. Лейтенант заметил эти особенности внешности, и, будь он в обычном состоянии, то, конечно, сразу бы вспомнил все просмотренные фильмы ужасов, но сейчас он тут же забыл про странных людей, как только отвел от них глаза.

Снова сильно потянуло плесенью и гарью. Лейтенант пошел на запах и остановился, обнаружив, что добрался до пункта раздачи еды. На тянущемся перед ним столе из черного гранита стояли глубокие серебристые тазы, наполненные жесткими и большим, как кирпичи, кусками серого хлеба, такими же деревянными на вид ломтями непонятно чьего сушеного мяса и даже чьими-то костями в мерзком на вид холодце. Был также таз с кашей из круглой желтой крупы, от которого и шел горелый запах, таз жидкого супа и таз с крупно нарванными листьями какой-то травы, похожей на лопух. Но особенно Петухова потряс последний таз. Там в налитой воде лежали куски трухлявого мокрого дерева, распространяя сильнейший запах плесени. Была еще подставочка с неопознаваемыми плодами красного цвета: то ли фруктами, то ли овощами. Венчала этот ассортимент стоящая над ним, уперев когтистые руки в бока, очень пожилая черноволосая женщина с землистой кожей и беспросветно-черными глазами. На ней был белый балахон в грязных пятнах, подпоясанный замызганным синим платком. Надо полагать, повариха.

— Это у вас весь ассортимент? — иронично вопросил Петухов.

— А тебе чего еще надо? — ответила повариха ужасающим хриплым басом, хуже, чем у пацана в холле.

— Мне? Нормальную еду, наверное, сама-то как думаешь?

— Я продукты не поставляю. Жри чего дают, — грубо отрезала мерзкая карга.

— Да вы людей тут пачками травите, наверное!

— Боишься отравиться, так не ешь, — быстро нашла выход повариха и улыбнулась лимонными зубами. — Чего ты на дерево глядишь? Это вообще не твое.

— Да ну, блин?! — не выдержал лейтенант. — А что «мое»?

— Хлеб, суп и каша. Воду вон там возьмешь, в ведре, — подвела итог женщина и вручила ему глубокую миску. Лейтенант, как под гипнозом, наполнил ее горелой кашей, положил сверху кирпич хлеба и, отойдя, сел за ближайший столик.

Каша оказалась не только пригоревшей, а еще и без сахара и соли. Петухов так удивился, что молча съел четверть миски, откусил хлеб и убедился, что в нем есть примеси песка и камней. Хуже, казалось, стать уже не могло, но тут появился официант.

Такой злобной физиономии Петухов не видел отродясь, хотя за пять лет работы в полиции встречался с матерыми уголовниками. Официант был опять из тех, которые с землистой кожей и лимонными зубами: его выпученные, черные, как дыры, глаза, располагающиеся под сросшимися бровями, рыскали вокруг, будто ища жертву, а тонкие губы под огромным носом беззвучно шевелились. Из черных прямых волос он сделал конский хвостик на самой макушке, придававший ему вид людоедского вождя, а синий фартук был в несколько раз обмотан вокруг его тощего сутулого тела. В когтистых руках официант сжимал непонятную круглую штучку с красным раструбом, как на бибикалке детского велосипеда. Подходя к столикам, он закатывал глаза, дергал рукой в воздухе, и красный раструб со свистом втягивал крошки с поверхности стола. Иногда улетали и куски еды с тарелки обедающего, но официант не обращал на это никакого внимания. Так же, не дожидаясь разрешения, он выхватывал из-под носов зазевавшихся людей миски с недоеденным кормом, то есть супом или кашей, и молча удалялся, не слушая протестующих воплей.

Впрочем, протесты звучали редко. Большая часть жертв гостиницы «Камелия» находилась, как и сам лейтенант, в каком-то мрачном холодном оцепенении.

Женщина-альбиноска совершенно неопределенного возраста, в темном плаще с глухим воротником по самые уши, присев неподалеку от Петухова, поставила перед собой белую фарфоровую тарелку с кусками дерева. Задумчиво и сумрачно глядя в окно сквозь витраж, она сначала съела кусок деревяшки, а потом вдруг, подняв на уровень зубов, с треском откусила край тарелки и принялась медленно жевать.

— Посуду не портить! — рявкнул официант, подлетая и выхватывая тарелку своей когтистой рукой из ее когтистой руки. Женщина ничего не ответила, только свистяще вздохнула и снова уставилась в окно, дожевывая оставшийся во рту фарфор. Лейтенант Петухов смотрел на нее так же неподвижно, изо всех сил пытаясь понять, что не в порядке, но так ни до чего и не додумался и вернулся к каше, торопясь доесть, пока ее не выхватил злобный официант...

Он продолжал сидеть за своим столиком и в какой-то тяжелой прострации домучивал кашу еще примерно полчаса, после чего услышал в холле возмущенные голоса и сделал вывод, что это, видимо, приехали еще посетители.

И точно: через минуту в дверь столовой заглянуло сразу несколько голов и послышалось восклицание:

— Полный кошмар! Я так и знала!

— Мда, так сказать, условийца, ничего не скажешь...

— Вот видишь, Дима, нужно же было хоть один раз в жизни меня послушать! Так нет же! Вот теперь живи тут!

— Ты сама вечно вопишь, что хочешь сэкономить!

— Я хочу?!

Лейтенант с вялым интересом покосился в сторону переругивающихся и увидел хмурого мужчину с седыми волосами, торчащими козырьком над наморщенным лбом, и тощую женщину с длинной гусиной шеей.

— Вот куда ты нас притащил! — шипела она, как упомянутая птица-гусь. — Ребенку, видишь, здесь тоже не нравится!

Она обеими руками показала на стоящее рядом с ней создание, походившее на своих родителей примерно так же сильно, как жираф походит на ежа. Оно было опять из черных и когтистых: очень толстое, очень глазастое и очень хмурое, в чернющем балахоне до пят. Жесткие и прямые длинные волосы, пластмассово блестя, торчали в разные стороны. Лейтенант даже заинтересовался, мальчик это или девочка, а вопрос о том, откуда такой ребеночек у обычных на вид родителей, в который уже раз скользнул мимо его сознания.

Ребеночек разинул рот и капризно пробасил:

— Тут мерзко вообще! Чего вы меня сюда притащили?! Я ехать не хотела!

Девочка, машинально констатировал лейтенант и так же машинально проводил глазами страннейшую семейку, которая, продолжая обвинять друг друга во всех смертных грехах, двинулась к раздаточной витрине. Следом прошла еще одна семейка, с маленьким мрачным ребенком, охая что-то про грязь и микробы. Едва сев, мать начала протирать столик влажной салфеткой, а отец имел несчастье обратиться к официанту:

— Слушайте, у вас тут хоть какие-то санитарные нормы соблюдаются?

— Чего?! — уставился на него официант, потряхивая дикарским хвостиком на макушке от недоумения.

— Нормы, говорю.

— Ну, мне нормально. А вы можете не есть, — официант ухмыльнулся и втянул своим красным рупором крошки с ближайшего к нему стола, всосав заодно и пару салфеток из серой занозистой бумаги.

— Просто потрясающе! — воздела руки полная женщина в очках, сдвинутых на лоб. — Вот это сервис! Молодой человек! Дайте мне вашу жалобную книгу, я вам сейчас напишу отзыв!

— Не дам, — пробасил официант.

— Как это?! Вы не имеете права мне отказывать, я потребитель, и по закону о правах...

— А чего, я отказываю? Нету у нас никакой книги.

— Вы обязаны ее иметь!

— Угу. А у нас нету, — официант втянул еще несколько крошек и повернулся к ней спиной.

— Так у вас все поставлено, да, молодой человек?

— Че? Куда поставлено?

— Я о вас все напишу, что думаю, по интернету, во все инстанции обращусь, будьте спокойны!

— А чё я не спокоен, что ли, — сказала удаляющаяся спина официанта и исчезла, нырнув за ведьму-повариху, которая, молча и подбоченившись, продолжала царить у раздаточных тазов.

«Отзывы, — промелькнула у лейтенанта вялая мысль. — Вот откуда столько плохих отзывов бралось... Нет, скорее теперь интересно, откуда брались хорошие».

Поняв, что в столовой ему больше делать нечего, он поднялся и медленно побрел восвояси, выбирая, посидеть ему в номере или сходить на улицу и поискать куда-то пропавшее море. Единственная же разумная мысль: сейчас же покинуть отель — его голову почему-то упорно обходила стороной.

ГЛАВА 5

 

...Номер оказался небольшой, но светлый, с лоскутным цветастым ковриком на полу и такими же цветастыми покрывалами на кроватях. В круглом потолочном светильнике виднелась кучка упокоившихся навеки муравьев и ночных бабочек, но, на удивление, это первой заметила Олеся, в то время как ее родители обратили внимание на прекрасный вид из окна.

— Да тут же море прямо в двух шагах! — восхитилась мама, опираясь на подоконник. — Ох, какая красота! Иди сюда, дочь, посмотри...

Олеся подскочила к окну и воодушевленно затрещала, пока мама не потеряла положительный настрой:

— Да, и правда, здорово же: и море, и гора, а что это за деревья — кипарисы, да? Я бы нарисовала, но, наверное, лучше прямо сходить к морю, потому что тут вид вроде сверху, а листики загораживают, так что я лучше возьму этюдник потом и спущусь... — тут она удивилась, что мама ее не прерывает, и замолчала сама, а мама в это время глядела на нее с таким же удивлением. Олесю охватило странное ощущение: «вроде все хорошо, но не в порядке», и она попыталась от него отвлечься, присев и принявшись усердно копаться в своей сумке с красками. Родители молчали, и, кажется, смотрели ей в спину, а Олеся с каждой секундой все больше боялась поворачиваться. Как будто у нее за спиной стоят совсем чужие, неизвестные существа! Они даже дышат как-то не так!

Страх нахлынул тяжелой волной — у нее посерело в глазах — но почти сразу же отступил: в открытую дверь номера заглянула уборщица со сменой чистого белья. Послушав ее совершенно нормальный разговор с родителями, Олеся рассмеялась сама над собой нервным беззвучным смехом, вскочила и с этюдником на плече заторопилась выйти на улицу.

— Ты куда? — вдруг озаботились родители.

— Ну, рисовать, конечно же, — снова удивилась Олеся.

— А-а-а, ну хорошо, иди, может, погуляешь, рыбок всяких посмотришь, — странновато, как-то невпопад, отозвалась мама. Но девушка уже решила не продолжать разговор, чтобы не тревожиться зря, и молча, не оборачиваясь, выбежала из номера.

На улице было тихо и солнечно: маршрутка куда-то уехала, ворота прикрыли, и только цикады продолжали яростно петь.

Олеся пошла вниз, к ясно видимому морю, по дороге проводя ладонью по жестким пыльным верхушкам кустов можжевельника. Дорожка из бетонной плитки превратилась в простую грунтовую, которая провела ее между двумя живописными валунами ярко-желтого песчаника, похожими на огромные куски скомканной золотой фольги, и через эту золотую арку Олеся увидела широкий песчаный пляж, на который накатывали маленькие пологие волны.

Море по дневному освещению было ярко-голубым и сильно блестело. Некоторое время девушка напряженно его разглядывала, пытаясь уловить, как нарисовать водную поверхность, и даже помахивала невидимой кисточкой, после чего протерла заслезившиеся глаза и, шлепнув на песок этюдник, принялась его раскладывать, вытягивая ему ножки вверх.

Немногочисленные отдыхающие, валяющиеся на пляже с видом довольных тюленей, поглядывали на нее с ленивым интересом, но не вставали. Когда же Олеся уже прикрепила лист бумаги и принялась за наметку, неожиданно подошли те самые две приветливые девчонки, что ехали с ней в маршрутке.

— Это вы рисовать будете, да? — задала незамысловатый вопрос громким голосом та из них, что была черненькой и высокой, с широким носом и широко расставленными глазами.

— Дашка, ну конечно, она будет рисовать, не дрова же рубить, что ты глупые вопросы задаешь человеку, — рассудительным тоном одернула ее полненькая подружка с рыжей косичкой.

Олеся, улыбаясь, оглянулась на них и неожиданно поняла, что они, кажется, помладше нее: даже не студентки, наверное, а старшие школьницы.

— Ничего, смотрите, вы мне вообще не мешаете, я еще и не начала, — сказала она.

— А когда будете рисовать — посмотреть можно? — снова задала деловитый вопрос громкая Дашка.

Ее подруга закатила глаза:

— Даш, отстань от человека. Художники, кстати, не рисуют картины, а пишут.

— Картины пишут? — удивилась Дашка и, снова оживившись, расплылась в улыбке: — А писатели тогда чего, свои книги рисуют? А, Марьян?

Рыженькая Марьяна фыркнула, надув пухлые щеки. Олеся тоже рассмеялась и начала объяснять:

— Действительно, художники часто говорят «пишут», но на самом-то деле это неважно, потому что, если картина не получается хорошая, ее хоть каким словом назови — если честно, все равно ерунда будет... Так что вы говорите, как хотите, и посмотреть можно, и выкать мне не обязательно, я, наверное, не так уж вас старше... — она перевела дух, сама спохватившись, что снова заболталась.

Девчонки, что удивительно, выслушали ее внимательно и с интересом.

— Если можно на «ты», тогда давай! — сказала громкая Дашка и шмыгнула носом. — Ты в институте учишься, да?

— На второй курс перешла.

— А мы с Марьянкой только поступили, — Дашка снова расплылась в улыбке. — В пед. Я в садике работать хочу, а Марьянка — старшие классы учить всяким, знаешь, гуманитарным дисциплинам.

— Русский язык и литература, — четким учительским голосом выговорила Марьяна, как будто уже читала лекцию. — Мы с Дашей поступили и решили отпраздновать. Сюда поехали.

— А вам тут нравится? Просто вы, наверное, ведь слышали, столько народу было недовольно в автобусе...

— Ой, да ну, всегда есть эти недовольные! — воскликнула Дашка, энергично махнув рукавом клетчатой рубашки. — Они вечно что-то ноют, никуда не хотят... Я вот так не могу! Если я дома долго сижу, у меня прямо зуд начинается!

— Насчет зуда — это она правду говорит, — усмехнулась Марьяна, покровительственно глянув на подругу. — Вечно бегом носится и меня за собой волочит. Мы тут уже все немножко облазили, посмотрели, — доверительно сообщила она Олесе.

— Мы вроде нашли эти арабские развалины, про которые нам говорили по дороге! — вставила Даша.

— Господи, Дашка... — закатила глаза Марьяна. — Не арабские, а греко-римские.

— А какая разница?

Олеся открыла рот, чтобы начать объяснять — ей, как всегда, стало неудобно от чужого незнания — однако вдруг поняла, что вопрос этот задала не Дашка, а подошедшая к ним девушка в шортах-трусах, которую, кажется, звали Катя.

— Тебе какая разница, какая там разница? — недружелюбно и парадоксально поинтересовалась у нее Марьяна и, поймав взгляд Олеси, выразительно наморщилась.

Олеся непонимающе сдвинула брови, но тут морской бриз донес до нее крепкий алкогольный запах. Девушка поглядела на Катю внимательней и поняла, что на ногах она держится в том числе и потому, что по щиколотку провалилась в мягкий песок. Немного покачавшись из стороны в сторону, как флюгер, Катя приподняла тощую загорелую руку и ткнула в море, визгливо завопив:

— Ой, слушьте, девчонки, ну вообще! Оно же тут рядом! А мы не могли дойти, прикиньте? Прикиньте — идем с Танькой, холодно, короче, я вся вот так промерзла... Камни, тучи, ветер... У-у-у-у! — завыла она, подражая стихии. Олеся и девочки вздрогнули.

— Нам так погано стало, вообще! — жаловалась Катя, пытаясь надеть темные очки, но не попадая ими в лицо. — Я говорю, давай, Тань, выпьем, что ли... Ну, чтоб повеселее... Она говорит, да ну. А я говорю, ну да. Чё мучиться-то! И правильно же, да, короче? — она возбужденно повысила голос и принялась размахивать руками, как мельница. — Я вот, чё, немножко выпила, и все: море сразу рядом, и тепло, ну и вообще...

— Пойдемте от нее, девочки, — вполголоса скомандовала Марьяна и решительно отошла сама метров на тридцать. Дашка и Олеся, волочащая этюдник, последовали за ней. Пьяная Катя медленно сползла набок, как подпиленное дерево, и, усевшись на песок, уставилась в найденное море.

Олеся же наконец принялась за картину. Дашка и Марьяна крутились возле нее, заглядывая под руку. К счастью, Олеся могла свободно болтать во время работы, что она и делала. Девочки пообещали ей показать те самые «арабские» развалины, которые находятся чуть выше, на горе, поэтому пробраться к ним нелегко, зато ей наверняка понравится их рисовать. Олеся было собралась к развалинам уже сегодня, но на море ушло неожиданно много времени: получаться оно стало лишь к ужину, когда солнце уже поехало вниз с неба, сменив краски на розовато-фиолетовые.

Олеся сняла с этюдника картину.

— Здорово! — Дашка показала большой палец.

— Классно рисуешь, мне очень понравилось, — согласилась Марьяна. — Ты талант!

Олеся кивнула без удивления, признавая этот факт: она сама понимала, что картины у нее хорошие, но сознание этого оставляло ее равнодушной, из-за чего особенно сокрушались родители. Чего-чего, а гордость собой Олесе еще выработать не удалось, поскольку живопись была для нее занятием естественным, а не тяжелым и неприятным. Чем же тогда гордиться? Не дрова же рубишь, как заметила Марьяна...

После ужина Олеся почти сразу легла спать. Почти — потому что до этого она еще попыталась показать свеженарисованный этюд родителям, и те вроде бы посмотрели и даже что-то похвальное сказали, но Олесю опять посетило непонятное и неприятное чувство. Как будто она показывает цветок, а ей говорят «какой красивый котенок», хотя, опять же, ничего конкретно настораживающего родители не сказали...

Устав от этих мыслей, Олеся поспешила лечь и для верности отвернулась к стенке. Но это не помогло: ее настроение, слишком долго находившееся на подъеме, неумолимо поехало вниз. Теперь Олесе показалось, что родители так разговаривали с ней о картине, потому что картина им нисколько не понравилась, или они вообще перестали интересоваться ее живописными успехами... Да, море, скорее всего, нарисовано плохо. И родители стали непонятными, как будто не своими. И отель какой-то странный. Действительно, зачем они сюда приехали — ну, посидели бы дома...

Олеся совсем расстроилась, достала из-под кровати мобильник и попыталась поиграть на нем, чтобы отвлечься, но почему-то при виде ярких красок игры ей стало еще хуже. В конце концов она забилась под подушку и попыталась уснуть. Подушка во сне закрыла ей нос, и девушке сразу же приснилось, что ее душит саваном пыльное привидение с мрачным, суровым лицом, похожее на вредного и придирчивого преподавателя скульптуры в ее академии...

Она проснулась с удушенным криком и, с трудом догадавшись отлепить подушку от лица, выскочила из кровати на пол. Мобильный, оказывается, так и оставался всю ночь в ее руке, и теперь она сжимала его затекшими пальцами. Только что ей было жарко, и тут же стало холодно: уж очень зябкая и промозглая атмосфера была в ночном номере.

Свет был выключен, и темнота стояла густая, как чернила: не было видно даже окна, хотя Олеся помнила, что там висят совсем тоненькие занавески, а сейчас вроде бы полнолуние...

Олеся подумала, что, наверное, пришли тучи, и собралась улечься обратно, но вдруг где-то близко, прямо над ее ухом, раздался поразительный звук. Больше всего он был похож на длинное шипение, с которым отсоединяют компрессор от накачанного колеса машины — других сравнений Олесе в голову не пришло, настолько звук был странным. После этого снова стало совсем тихо. Олеся застыла, поджав одну ногу на холодном полу, в ожидании новых звуков, но тишина установилась прочно: сколько она ни ждала, ничего не происходило. Девушка, дрожа, поспешно полистала меню мобильника и посветила вокруг слабым фонариком, спрятанным в нем. В кружочке желтоватого света появилась часть стены, которая показалась Олесе удивительно темной: днем-то она была золотистой, а сейчас смотрелась скорее коричневой. К тому же, на стене тогда не было никаких странных рисунков из стрелочек, геометрических фигурок и человечков, а сейчас они покрывали ее сплошь...

Дальше луч упал на кровать и осветил тоненькое и унылое зеленое одеяльце. Спинка кровати, которая присутствовала, когда Олеся ложилась спать, просто исчезла. Что это?! Совсем незнакомая комната! И даже пахнет в ней не так! И это шипение...

Олеся навела фонарик туда, где должны были спать ее родители.

И родители, к ее огромному облегчению, действительно оказались на своих местах: мама хмурилась во сне, отец похрапывал, отвернувшись к стенке. Только вот кровати, на которых они лежали, стали совершенно другими: у них поменялся цвет постельного белья на темно-зеленый и тоже исчезли спинки!

Тут сзади девушки что-то тихо скрипнуло. Олеся быстро повернулась, пятно от фонарика описало круг и застыло на ее подушке... И тут... Она даже не смогла вдохнуть. На ее кровати у самой стенки кто-то лежал!!! Свет упал на лицо: землистое, почти коричневое, с горбатым большим носом. Губы были приоткрыты, обнажая лимонно-желтые зубы, а под голову — сладко подложена рука с длинными желтыми когтями. По подушке рассыпались черные волосы, блестящие, как мазут.

Олесины родители мирно дышали и похрапывали. Олеся стояла перед существом на холодном полу и безуспешно пыталась набрать в грудь воздуха. Ноги у нее онемели, как в дурном сне.

Тут когтистый монстр пошевелился: грудь его поднялась и расширилась, и раздался тот самый шипящий звук спущенного колеса. Набрав воздуха, он замолчал и больше не дышал, но Олеся неожиданно обрела управление руками и ногами, и, воспользовавшись им, со сдавленным писком шарахнулась к двери номера.

Дверь легко открылась изнутри, и, толкнув ее, девушка попала в плохо освещенный коридор. По нему она и побежала, на ходу пытаясь похлопать себя по щекам и ущипнуть за руку. Кошмар не кончался, а, видимо, только начался.

Двери лифта, ставшие из красных пепельно-серыми, не открывались никакими силами, кнопка исчезла. Олеся бросилась к провалу, ведущему на лестницу, чуть не споткнулась, и, совершив странный пируэт, перескочила сразу через несколько ступенек. Сердце заколотилось, как отбойный молоток, ударяя изнутри в грудь: она с трудом доползла до конца лестницы и вывалилась в полутемный холл, в котором с низкого потолка без лампочек непонятно каким образом струился зеленоватый свет. За стойкой регистрации кто-то сидел, а еще кто-то — стоял перед ней с пухлым баулом. Оба повернулись и посмотрели на нее. Землистые лица, лимонные белки глаз, черные, как дырки, радужки, и когти, когти...

Олеся, наконец, взвизгнула, шарахнулась от них, побежала в сторону, где днем еще была столовая, снова поскользнулась, опять чуть не упала и полетела дальше.

— Это что у вас такое-то тут? — послышался ей вслед недоуменный утробный бас.

— Это... Вы не обращайте внимания, — поспешно отозвался другой бас: парня за стойкой. — Я сейчас директору нашему дерну, он поправит чего-нибудь... Делий! Ты там где? Поди сюда, тут у нас одна бегает. По-моему, нас испугалась.

 

 

ГЛАВА 6

 

Когда Делию, директору отеля «Водяной тычиночник», доложили по информационным нитям, что кто-то из постояльцев «Камелии», возможно, ошибочно переместился не туда и теперь ему прекрасно видны все тут живущие черные и белые маги, он не испугался и не заволновался. Во-первых, он и сам был черным магом и обладал характерной для этих небелковых существ замедленностью и пониженной эмоциональностью, а во-вторых, за те обороты, что прошли с мига, как он возглавил отель, случались всякие форс-мажоры — пожалуй, и похуже бегающей по коридорам испуганной человеческой девушки.

Не далее как вчера, например, в отель заселился полицейский. Профессию свою он скрывал, притворяясь обычным малограмотным белым магом, специализирующимся, как и многие в здешнем курортном городке Ирхоруне, на торговле сувенирами. Маскировался он неплохо, ничто не выдавало в нем образования и большого ума — возможно, потому что ни того, ни другого действительно не было. О сомнительном уровне интеллекта полицейского свидетельствовал также тот факт, что он попытался провести операцию под прикрытием, будучи коренным жителем Ирхоруна, где все местные знали друг друга практически в лицо. Так что в случае с полицейским Делию не пришлось напрягать голову или пытаться прощупать его родственные нити: слухи о том, что в отель того и гляди нагрянет сыщик, дошли до персонала раньше, чем сам полицейский подал туда заявку на отдых.

Владелец гостиницы, Ирам, тощий человечек с выпученными глазами и длинной шеей, помчался к Делию на всех парах и, хватаясь за впалую грудь, панически выдохнул, что его дочь встретила на сувенирном рынке подругу своего знакомого, а та была двоюродной племянницей матери полицейского и поделилась, что ее сын, Урац, который белый маг и работает в полиции, к ним на днях собирается.

— Дескать, им не нравится, что у нас гостиница закрытая и мы сами постояльцев отбираем! Говорят, подозрительно, и непонятно, по какому мы их принципу берем, — жалобно закончил владелец «Водяного тычиночника», поглядывая на Делия, как обычно, неподвижно сидящего, положив на каменный стол когтистые руки.

Делий тоже посмотрел на него и резко, с шипением, вдохнув, сказал утробным басом, обычным для магов, у которых диапазон уходит далеко в инфразвук:

— Чё зря бегаешь. Обойдется.

Вообще-то, громко набирать воздух перед разговором в культурных местах типа столицы давно считалось неприличным, поскольку это, как говорили по информационным нитям, нервировало белковых существ — людей, которых на планете Лина жило намного больше. Так что вторая, небелковая нация, то бишь маги, не должны так открыто показывать, что воздух им нужен лишь каждую тысячу мигов, а стараться дышать более равномерно и потихоньку.

В Ирхорун, отделенный от центрального региона горами и морем, все правила и новые моды доходили с хорошим опозданием на несколько оборотов, и даже появление информационных нитей и изображений, благодаря которым можно было, не вылезая из дома, смотреть или слушать, как обстоят дела в разных концах планеты, не сильно поменяли дело.

Впрочем, даже если бы новая мода и пришла, то Делий был бы последним, кто ей поддался. Он вообще никогда не делал того, что ему говорят окружающие, и даже не из чувства противоречия: просто он считал всех беспросветно тупыми.

Выглядел он несколько странновато даже для черных магов, среди которых считалось хорошим тоном носить волочащиеся по земле расшитые балахоны, серебряные браслеты и огромное количество свисающих с ушей украшений. Балахоны — это была древнейшая мода, которая менялась очень неохотно, учитывая, что сроки жизни небелковых существ были близки к тысяче оборотов против от силы ста человеческих.

Делий тоже носил подпоясанный черным шарфом балахон грязного серо-бурого цвета, но балахон этот был почему-то короткий, чуть ниже колен, и с таким неровным краем, будто его отгрызали зубами — что, в принципе, было вполне вероятно, учитывая остроту и крепость маговских зубов, в основе которых был не кальций, как у людей, а кремний. Из-под балахона торчали обычные коричневые штаны из искусственной замши и большие черные ботинки на толстой подошве из заменителя кожи, который не так давно разработали в столице тамошние маги-промышленники. В Ирхорун такая редкость не импортировалась, и где Делий ботинки взял, оставалось загадкой.

Сама внешность его тоже была довольно специфической: кожа землисто-коричневая, как у всех черных магов, лимонно-желтые ногти, белки глаз и зубы; только ногти были неожиданно коротко обрезаны, почти под корень, и оставались длинными только на больших и средних пальцах, а в радужках глаз, которые по идее должны быть беспросветно-черными, виднелось множество серо-голубых, очень светлых, кластеров, из-за которых казалось, что зрачки у Делия в форме неправильных многоугольников. Может быть, это получилось из-за его родителей, которые были белыми магами, то есть альбиносами того же вида. Вообще-то по генетике рождение черного мага у белых — очень большая редкость, которую раньше аж заносили в Зеленую Книгу Достижений, а потом, при короле Браме Третьем, махнули на это рукой, но, видимо, из-за этих самых генов Делий по внешности гораздо больше напоминал белого мага.

У него было характерное широкое лицо, не слишком густые и недлинные брови (у некоторых черных магов они срастались на переносице и доходили до ушей), а кончик его носа, вместо того чтобы загибаться вниз, стремясь к подбородку, наоборот, сильно вытягивался вперед и имел утолщение, как у водяных птиц-пищалок. В сочетании с большим ростом, местным говором, сутулостью, длиннорукостью и костлявостью это выглядело как-то простецки, а длинная коса, в которую он заплетал свои жесткие черные волосы, предварительно разделив их на прямой пробор, только усиливала это впечатление. Учитывая, что мать Делия всю жизнь торговала на сувенирном рынке, а отец работал на популярном у туристов аттракционе «Упади с горы», другого ожидать было бы странно. Но в том-то и дело, что Делий как раз и был совершенно другим.

Пытающегося оторвать остатки волос с плеши владельца отеля «Водяной тычиночник» он ничуть не пожалел и, конечно, не попытался успокоить, только равнодушно заметил:

— Не можешь не дрыгаться, так на глаза ему не попадайся. Я сам там.

— Кому не попадаться?!

— Так полицейскому, ты мне сам сказал только что, нет?

— Но ведь его еще не заслали! Он ведь, понимаешь, тоже у нас должен отбор пройти! — заспешил объяснять Ирам. — А мы его возьмем и не пустим! Ага? — он торжествующе сверкнул вставным серебряным зубом, который ему криво и косо приделал знакомый черный маг.

— И тупо будет, ага, — сказал Делий, меняя положение за столом, чтобы было удобнее глядеть в окно поверх паникующего Ирама. — Они же чего и ждут: что щас мы полицейского к нам и не возьмем. Дескать, такой у нас принцип отбора, что берем, небось, одних бандюг.

— Ну почему одних? — вздрогнул владелец отеля, сразу понизив голос. — Только пару разков я тебя всего попросил...

— Ты чё меня перебиваешь, так мы до завтра проговорим, — махнул на него рукой Делий. — Я те чё сказал-то. Что они только и ждут, когда мы не возьмем.

— А мы как же?

— А мы возьмем.

— Так тогда же увидят...

— Голову пользовал бы иногда. Мож, потому и лысый, что кровь к уму не доходит, — Делий улыбнулся, показав желтые зубы: улыбка вышла весьма недоброжелательной. — Чем полицейский, по-твоему, от обычных людей и магов отличается?

— Ну, он же из полиции!

— А если не по работе?

— Ну, ничем.

— Тогда если никто до сих ничего не видел, чё он-то увидеть должен? — дообъяснил черный маг уже скороговоркой: разговор для него сделался скучным. Ирам это сразу понял и настаивать не стал, поскольку уже успокоился:

— Ладно, ты, значит, разберешься, ну тогда ничего...

— Когда я не разбирался-то, — сказал Делий без выражения.

Задача оказалась еще легче, чем он думал: с той, земной стороны люди тоже удачно забеспокоились и собрались поселить в «Камелии» сотрудника своей полиции. «Вот и отражение будет, если что», — подумал Делий и пригласил к себе в кабинет Ураца, того самого полицейского-белого мага. Как директор, отбор тех, кто будет отдыхать в отеле, он всегда вел лично.

Урац постучался в его дверь, судя по мощности ударов, чуть ли не ногой, и поинтересовался бодрым инфразвуком:

— К вам можно? Я пришел!

— Радость какая, я ж и не ждал, — пробормотал Делий себе под нос иронически. — Из тамосторонних будет, что ли... Входите, кто там!

Засланный полицейский не заставил себя долго просить и ворвался в кабинет директора, будто ему поддали скорости воздушными ниточками. У него были две толстые косички, упитанный живот, торчащий из цветастой рубашки, и коротенькие штаны: значит, модник. Вообще-то, разыгравшаяся в последние 15 оборотов мода на людскую одежду до Ирхоруна почти не докатилась: только особенно хиповые маги наряжались в короткие шорты и цветастые рубашки, а некоторые еще красили ногти и волосы и вдевали контактные линзы, чтобы сделать глаза похожими на человеческие. «Точно, тамосторонний, — глядя на довольное лицо посетителя, подумал Делий. — Еще лучше: тогда он сразу пойдет в «Камелию». А их полицейский, значит, будет тутосторонний, к нам в «Тычиночник» пойдет...» Это Делий не предполагал, он уже знал по долгому опыту управления гостиницей, что какие бы разные люди и маги не приходили, те, которые должны были «отражаться», с одной стороны одновременно почему-то никогда не оказывались.

— Здравствуйте, меня зовут Храц, — представился тем временем Урац. Делий отметил, что он не перетрудился, поменяв только одну букву в имени. — Я сувенирами торгую. Захотел у вас отдохнуть вот. Гостиница у вас такая непростая, элитная, что ли? Чего это вы всех так отбираете?

— А мест ведь мало, все к нам хотят, — отозвался Делий, постукивая по столу неотрезанным ногтем третьего пальца. Полицейский быстро посмотрел сначала на его руки, а потом перевел взгляд на глаза: явно проверял, не закрыты ли они, и не пытается ли черный маг, таким образом, прощупать его жизненные ниточки. Делий сидел неподвижно: во-первых, ему и так было ясно, кто перед ним такой, а во-вторых, даже если бы он и захотел ниточки прощупать, глаза бы закрывать не стал. Это было для него бессмысленно: нитей, которые идут от всех предметов и существ в мире и которые позволяют черным магам, как выражались люди, «колдовать», он практически не различал. Видел их лишь чуть лучше, чем белые маги, которые из-за своей альбиносовости почти лишены черных клеточек в крови, придающих черным магам такой землистый цвет лица и такую черноту глазам и волосам. С кожей и волосами у Делия было все нормально, а вот глаза подкачали: видимо, из-за родителей черные клетки в них плохо концентрировались, создавая те самые голубые просветы и мешая видеть мир ниточек. Может быть, это как-то лечилось, но в Ирхоруне, где и нормальные-то черные маги еле-еле умели колдовать на уровне «поддержи домашнее хозяйство» и «удиви туриста», и учитывая, как распространились в последнее время готовые магические картинки, которые можно было купить и подсоединить к ним ниточки, вопрос, получится ли из Делия умелый маг, никого не волновал. Засланный полицейский, как местный житель, конечно, знал об этом, потому и не очень беспокоился: он думал, что если Делий вдруг попытается что-то с ним сделать с помощью колдовства, ему перед этим придется весьма крепко и надолго зажмуриться, чтобы хоть как-то видеть мир ниточек, а за это время он, Урац, успеет применить оружие или, еще лучше, убежать. К счастью для себя, он не знал, что Делий может, не закрывая глаз, безошибочно найти любую нить, поэтому так же радостно сказал:

— Ну да, в общем, торгую я. Торговцев вы к себе принимаете?

— Конечно, у нас всякие профессии тут бывают, — кивнул Делий и меланхолично добавил:

— Жалко, полицейских еще не было. У вас каких знакомых нет в полиции?

— Есть! — лихо ответил Урац, сверля его прозрачными глазами.

— Так приводите. Вот отдохнете у нас, если понравится, пусть и они приходят.

— И приведу! — громко, но с ноткой растерянности воскликнул полицейский. Делий медленно кивнул:

— Давайте. У нас же тут гостиница, а не что-то такое. Хоть поглядят. А то о нас, может, думают что.

— Что?

— Ну, чё мы отбираем.

— А чё вы отбираете?

— Так я вам говорю: места же мало. Сто мест — это под самую крышу заполнение, а если еще приедут...

— Ну да, а зачем же вам тогда с каждым разговаривать? — поинтересовался Урац совершенно полицейским тоном, а Делий в ответ отозвался привычным тоном провинциального дурачка:

— Как же я не буду разговаривать? Отель у нас чё хороший? Потому что везде публика не пойми какая, а у нас отобранная.

— А-а-а... а как отобранная?

— Мной.

— А меня-то вы отбираете или нет?

— Так я давно уже вас вписал, — удивился Делий, показательно похлопав по краю стола пухлой серой тетрадью и постучав толстой ручкой с самопроизводящейся пастой — на ней была выдавлена малюсенькая магическая картинка. — Вы идите отдыхайте, можете хоть щас начать.

— Да? — Урац возбужденно вскочил, видимо, обрадовавшись, что все так удачно для него складывается. — У вас, говорят, тут такие кровати... Такая столовая...

— Да, столовая у нас, — согласился Делий, тоже вставая. — И море. Сходите, гляньте. Вам, небось, понравится.

— Обязательно схожу! Ну, до свидания! — полицейский, скрипя ногтями по толстому материалу, подтянул сползшие от долгого сидения тесные штаны и помаршировал восвояси. Делий, прищурив один глаз, медленно и лениво провел рукой в воздухе, как музыкант-виртуоз проводит смычком по скрипке. Он сразу нащупал, что одна из нитей, тянущихся от управляющей картинки, стала толще. Полицейский был уже в «Камелии».

— Ну, там-то ему точно что понравится, — заключил Делий и выбросил незадачливого сыщика из головы.

ГЛАВА 7

 

Полицейский благополучно провел в «Камелии» целый день, купался в тамошнем море и вообще радовался жизни, а в «Водяной тычиночник» пришло его «отражение»: мрачный и раздраженный молодой человек оборотов двадцати пяти от роду, явно считающий себя осью планеты безо всякой на то причины — Делий перевидал множество таких и среди людей, и среди магов, и все они были дураками и бездарностями как на подбор.

Впрочем, и среди других он не наблюдал хотя бы отдаленно равных себе по уму и способностям. То, для чего остальным магам города требовались все умственные силы, типа составления сложных картинок, производящих предметы, Делий разрешал краем мозга, фактически не напрягаясь, и из-за этой привычки постоянно все делать вполсилы он и производил такое обманчиво-медлительное и туповатое впечатление. Много оборотов он если и прикладывал старание, то только в вопросе, где достать хотя бы относительно сложную задачу для обдумывания. На население Ирхоруна Делий смотрел, как человек, одиноко живущий на последнем этаже небоскреба, смотрит на кучку маленьких уродливых избушек у подножья: и поговорить с ними невозможно, и раздражают, а в то же время очень досадно, что ты тут один, а они живут своей жизнью, даже не собираясь поднимать на тебя голову...

Так что известие о том, что какая-то человеческая девушка из тамосторонних переместилась сюда, в «Водяной тычиночник», Делий воспринял не только безо всякого волнения, но и с некоторым удовольствием. Он встал из-за своего стола в кабинете, стряхнул с себя крошки мокрой деревяшки, которую грыз (рацион магов был весьма широк по сравнению с людским, а при своей нечувствительности к вкусу они могли есть и пить почти все, вплоть до камней и нефти), уверенно протянув руку, сразу же схватился за пучок нитей переноса и, быстро их перебрав, нащупал нужную, которая переносила в холл.

Когда он появился внизу, там уже царила жуткая суета и беготня. Малограмотный и сопливый черный маг-регистратор Порций (ему было оборотов 16), неумело отругиваясь от только что приехавшей черной магини, разворошил аварийную папку, хаотично высыпав на стол напечатанные на глянцевой бумаге противопожарные, противонаводненческие, противоземлетрясенческие и прочие вспомогательные при чрезвычайных ситуациях картинки. Непонятно, что он хотел найти в этом наборе и как применить, но, судя по обалделому лицу, Порций не знал этого и сам.

Персонал нанимал в основном Ирам, искал его среди каких-то своих знакомых, и, если что-то и учитывал при этом, то уж точно не ум. Порция, например, выгнали даже из местной школы за неуспеваемость, а официант Козорис, злобный и неуравновешенный черный маг шестисот оборотов от роду, все эти шестьсот оборотов почти безвылазно прожил в малоудобной горной пещере, не удосужился получить никакого образования и с трудом умел читать.

Козорис, кстати говоря, тоже пришел и, стоя у лифта, хрипел:

— Дай я ее найду и воздухом об стенку, она и все.

— Как это «все»?! — перепугалась забытая всеми черная магиня-постоялица. — Это что у вас тут?

— Дикая гавкалка, говорят, забежала, вот ловим, — объяснил Делий, не повышая голоса.

Магиня узнала его и так обрадовалась, что чуть не перенеслась в «Камелию»:

— Ой, Делий, здравствуйте! Хорошо хоть вы тут. А то я думала, что меня несчастья преследуют... Я даже хотела к магу-временнику слетать, к Боницию, чтобы он мои нити будущего прощупал...

— Не думайте про всякие глупости, — резче обычного сказал Делий. — Чего вам временник скажет? Они всякие загадки лепят, потому что сами не знают ничего. Дайте я вас перенесу в ваш номер. Порций, который?

Юный черный маг с помощью воздушной нити с трудом добросил до директора карточку. Она летела криво и попала бы Делию в глаз, если бы он вовремя не сжал ее неотрезанными ногтями. Рукой с карточкой он подцепил под локоть беспокойно втягивающую воздух магиню, а другой нашел переносящую нить, ведущую к нужному номеру, и дернул за нее.

Они с магиней понеслись на пятый этаж, под самую крышу. За эти несколько мигов полета Делий по смещению нити и по колебанию соседних понял, что перебежавшая девушка находится где-то совсем недалеко. Поэтому, сунув магиню в ее номер, он сразу же выскочил наружу и принялся быстро искать и перебирать жизненные нити существ, которые сейчас были на пятом этаже.

На этот процесс у него ушло даже чуть больше стараний, чем обычно, поскольку жизненные нити очень тонкие, располагаются не всегда в тех местах, где от них этого можно ожидать, да еще и загибаются в разные стороны, спутываясь с другими нитями. Делий прекрасно знал, что вслепую их можно найти, проведя по более толстым и ровным нитям направлений, но сейчас у него было не так много времени, и он обмотал вокруг головы свою косу, которая обеспечила его глазам нужный уровень темноты.

Перед Делием задрожало пусть немного смутно видимое, но различимое нитяное пространство. Нужная нить сразу же нашлась: он с удовлетворением констатировал, что и не глядя собирался искать именно в этом месте. Девушка, видимо, пробежала по коридору и выскочила на большой общий балкон. Нащупав нужную переносящую нить, Делий сразу перелетел туда и, конечно, обнаружил то, что нужно: невероятно перепуганную, и, похоже, плачущую человеческую девушку в короткой майке и шортах, которая металась по балкону, как дикий крухт по клетке, и, судя по лицу, всерьез собиралась взлететь.

В общем-то, черный маг не ошибся: примерно это Олеся и хотела сделать, поскольку частенько летала во снах, а этот сон все никак не хотел кончаться. Другой возможности, кроме полета, чтобы выбраться из проклятой гостиницы, она уже не видела: холл заполонили жуткие создания с землистой кожей, что-то рычащие басом, от которого вибрировали стены...

Олеся отпрянула, ударившись спиной о каменные перила балкона; перед ней вдруг прямо из воздуха возникло одно из черных созданий, только у этого еще в довершение жути были невообразимые зрачки в неожиданно светлых глазах: то ли в виде ромбов, то ли в виде трапеций...

Одного только взгляда в эти глаза Олесе хватило, чтобы принять бесповоротное решение о взлете: она развернулась, подпрыгнула и кое-как перевалилась через перила.

— Куда еще? Убьешься же! — пробасило создание, дернуло на себя руками, и вывалившаяся было с пятого этажа Олеся, как втянутая невидимыми веревочками, свалилась обратно, внутрь балкона.

— Ну чё? — поинтересовалось создание, стоя над ней. — Хватит, что ль, бегать?

Манерой построения речи и этим «чёканьем» оно живо напомнило Олесе Катю с Таней и будто разом сдернуло покрывало ужаса со всего происходящего. Она вдруг услышала раздающиеся вокруг сонные ночные звуки каких-то насекомых и птиц, почувствовала запах моря и сырости и ощутила, какой пронзительный ветер обдувает балкон.

Существо по-прежнему возвышалось над ней, сильно сутулясь. На привидение, вампира, оборотня и всякое такое подобное оно теперь не походило ничуть: по крайней мере, Олеся, даже при ее буйном воображении, не могла представить нежить, которая выражалась бы в стиле: «Ну чё, есть-то мы тебя будем, иль как?» Значит, сон был не кошмаром, и вылетать с балкона не обязательно, можно и поговорить.

Олеся встала, отряхивая колени и ежась от ветра. Обняв себя за плечи и завесившись волосами, чтобы было не так холодно, она слезящимися глазами посмотрела на существо более внимательно и решила, что, несмотря на длиннющую черную косу, оно все-таки мужского пола, но на всякий случай, чтобы не обижать, уточнила:

— Извините, а вас как зовут? Я Олеся. Понимаете, я не специально убегала, чтобы вас обидеть, просто мне стало как-то страшновато, потому что у меня в кровати кто-то оказался; да, наверное, он и до сих пор там спит; а с другой стороны, может, во сне так и надо? — она вопросительно поглядела на существо. Оно шевельнулось и сделало шипящий вдох, после чего произнесло:

— Меня зовут Делий. Ты тут чё бегаешь: пришла в сон, ходи спокойно смотри.

— Так я сразу не поняла, что это сон, — пустилась в объяснения Олеся. — У меня таких вещей никогда раньше не было: я имею в виду осознанные сновидения или как они там называются... — она снова вопросительно посмотрела на Делия, но тот лишь пожал плечами и повторил:

— Да, как их там?

— Осознанные сновидения, — решила за него Олеся. — Я в какой-то передаче видела, что это так называется, потому что человек осознает, что он спит, ну и вот... А я точно сплю? Никогда раньше не видела такие подробные кошмары!

— Это у тебя, небось, перед тем, как уснуть, настроение плохое стало? — поинтересовался Делий.

— Честно говоря, да, — обрадовалась Олеся возможности поделиться наболевшим, пусть даже со странным, снящимся ей, существом. — Я, знаете, днем еще обратила внимание, что мама с папой у меня стали какими-то не такими: таким радостными, веселыми... Нет, я не говорю, что у них всегда плохое настроение, но обычно на новом месте они дня три ругаются... И еще мне почему-то казалось, что они меня не слушают, называют как-то по-другому, а не Олеся, и что им разонравились мои картины.

— Какие картины? — был единственный ответ на весь этот словесный поток.

— Ну, которые я рисую. Я художница.

— А, понятно теперь, — сказал Делий, припомнив, что творческие люди в гостиницу заглядывали совсем нечасто, но всегда от них были проблемы: некоторые, например, могли переместиться в «Водяной тычиночник» на пару минут, когда на них находил сплин и им начинало казаться, что все ими созданное бездарно. Впрочем, и с теми ситуациями Делий справлялся, и здесь ничего сложного. Надо просто улучшить настроение этой неуравновешенной девушке, и она вернется обратно в «Камелию».

— Не слушай ты их, картины у тебя хорошие, а если кажется, что ерунда получилась, так проспишься — пройдет, — уверил он Олесю.

— Ну что вы говорите, вы же моих картин ни одной не видели, — вздохнула она.

— Считай, что видел, мы же во сне.

— Извините, но сон-то мой, поэтому я точно помню, что моих картин вы не смотрели...

— Ну давай щас гляну, — согласился Делий и вытянул руку вверх. — Какой у тебя номер-то?

— Тридцать четвертый.

Черный маг снова привычным движением обмотал свою косу вокруг головы и принялся тихо водить когтями в воздухе. Олеся завороженно наблюдала за этим процессом и вздрогнула, когда он вдруг пробасил:

— Которая картина? С морем которая? К стенке прислоненная стоит?

— Да-да, правильно-правильно, — заволновалась Олеся, даже забыв про жуткий холодный ветер, просвистывающий балкон. — А вам там хорошо видно? В номере же темно, там мои родители спят и... еще кто-то, а чтобы нормально воспринималось, важно же освещение...

— Дай поглядеть-то спокойно, — был ей ответ. Олеся послушалась и умолкла, гадая, что он там видит. Судя по движениям, Делий и правда что-то рассматривал. Наконец он размотал косу, открыл свои странные рябые глаза и, когда заговорил, в его голосе послышался явный оттенок удивления:

— Хорошая картина. Хорошо ты рисуешь.

— Ну да, я знаю, все так говорят, — вздохнула Олеся, не подозревая, какая ей выпала высочайшая честь: Делий похвалил кого-то другого чуть ли не впервые в своей жизни. — Просто мама с папой обычно интересовались, а сейчас еле посмотрели... Я думаю, я им, может, надоела — ну, что я рисую, а потом никуда эти картины... Не рекламирую, что ли.

— Их на рынке продавать можно, — подумав, сказал Делий с высоты своего происхождения и родственных связей. — Хорошо пошли бы, небось: туристы любят всякое такое.

— Продавать? — заморгала Олеся. — ...Ну да... наверное. Мне, кстати, родители то же самое говорят, — снова затараторила она. — Что продавала бы я их, что ли, а еще ходила всяким знаменитым художникам показывала, чтобы они меня потом, ну, поддерживали...

— И чего, ходила ты?

— Ну да, несколько раз... Но в магазин у меня не взяли: сказали, стиль какой-то не такой; они берут либо абстракции, либо чтобы аккуратненько все было обведено: знаете, как не очень умелые художники рисуют, что вблизи, что вдали, одинаково четкое все... А у меня как-то не так — ну, не в стиль. Художникам мы двум писали, они ничего не ответили, а к одному я тут сходила... Он сказал, что способности у меня есть, но мне надо научиться по-другому писать — в смысле, рисовать, если вы не поняли... Он сам пишет в стиле импрессионизма — это такими крупными мазками, и у него много зеленых и красных оттенков, вот он, по-моему, хотел, чтобы я рисовала так же.

— Это зачем еще? — недоуменно спросил Делий.

— Да вы зря удивляетесь, это почти со всеми художниками так, — Олеся засмеялась. — Я к еще одному ходила в том году, который занимался барельефами; так он сказал, чтобы я все бросала и переучивалась на барельефы. Еще одна художница хотела меня переучить на маленькие гладкие мазки, еще одна — на акварель... Мама с папой говорили, что надо было приспособиться, но я как-то не захотела, знаете... Мне по-своему рисовать удобнее, а по-чужому я не могу. Ну вот поэтому у меня никакой протекции среди художников нет; а вот один мой однокурсник на барельефы пошел и теперь деньги получает большие; мама меня ругала... — она замолчала.

Черный маг, слушая ее, вдруг выпрямился, сразу став чуть не в два раза выше, и шумно втянул воздух: девушка с удивлением поняла, что тема, кажется, задела его за живое. И действительно: заговорил он куда быстрее, чем до этого, то ли с волнением, то ли с раздражением:

— А ты слушай этих, которые у тебя вокруг, побольше. Они тебя своими советами заведут куда вайрып не бродил! Им ничего не нравится, потому что они ни в чем не понимают. Только и знают, что друг за другом повторять, и тебя хотят заставить. У меня мать сто оборотов прожила, а с рынка местного не вылазит; вот она тоже мечтала, чтоб я там торговал. А я, вишь, директором отеля сделался, и весь город меня теперь знает. А кабы я всех слушал, я бы щас на рынке сидел или на каком аттракционе.

— Да, слушать надо поменьше, — согласилась Олеся. — Это я сама знаю, но иногда просто не получается понять, хорошая картина или нет, и хорошо все-таки, когда есть кому показать — не знаю, конечно, как вы считаете... Не обижайтесь, если что, но вы же вроде... не совсем человек?

— Совсем я не человек. Я другой породы: по-научному, гуманоид, — объяснил Делий, успокаиваясь и опять начиная горбиться. — Люди у нас тоже случаются, но здеся, в отеле, больше таких, как я. Только носиться от нас не надо. Мы не опасные, просто вид такой. Из других веществ, другими нитями держимся.

— Гуманоид, ух ты! — оживилась Олеся. — Никогда не видела снов про инопланетян, да еще таких прямо четких... Как повезло! Послушайте, а вы не обидитесь, если я вас немножечко нарисую, только постойте чуть-чуть спокойно — хотя вы и так стоите, — а я сбегаю быстренько к себе в номер, возьму там бумагу с карандашом и приду!

— Интересно будет глянуть, — согласился Делий не без охоты: его внешность ни у кого еще не вызывала большого желания ее увековечить.

— Ура! — воскликнула Олеся, раскинула руки и растворилась в воздухе. Черный маг приподнял руку, безошибочно вслепую положив ее на нить главной управляющей картинки. Нить, конечно, стала толще: девушка переместилась в «Камелию».

— Ну вот и обрадовалась, — пробормотал Делий и выдохнул остатки ненужного воздуха, который набрал для ответа Олесе. Прозвучало это как вздох, и, возможно, вздохом и было, потому что даже его не очень подвижное лицо приобрело выражение легкой досады.

 

 

 

ГЛАВА 8

 

Олеся проснулась рано. Первым делом она рывком повернулась на бок и быстро похлопала по простыне рядом с собой, а потом потыкала пальцем в стенку. Все увиденное этой ночью, в отличие от обычных снов, вспоминалось ярко и подробно, только конец как-то смазался. Кажется, когда она решила нарисовать портрет Делия, он вдруг исчез, а на небе появилась полная луна и резко потеплело. Балкон тоже изменился: сузился раза в два и поменял столбики на прямые белые (вместо предыдущих маленьких серых арочек). Олеся помнила, как некоторое время простояла там, постепенно согреваясь и вслушиваясь в ночной стрекот цикад, а потом нерешительно пошла к себе в номер. Лифт стал нормальным — кнопка появилась, и девушка благополучно съехала к себе на третий этаж, однако в номер зашла все же с некоторым трепетом (дверь была приоткрыта).

Но там оказалось совсем не темно: полная луна светила через тонкие занавески уютным желтоватым пятном, родители спали на кроватях, как и полагается, со спинками, а ее, Олесина, кровать, стояла пустой. Девушка перевела дух, забралась под одеяло и уснула...

И вот теперь она лежала, закинув руки за голову и пытаясь сообразить, действительно ли она побывала ночью на балконе или это тоже была часть сна? Насчет того, что ей приснился Делий, у нее сомнений не было, хотя лицо его она тоже помнила удивительно четко и даже подумала, что и вправду стоило бы его нарисовать, раз уж собиралась...

Тут проснулись родители и вскочили со своих постелей такие же улыбчивые, как вчера: папа бодрым рывком отдернул занавески, а мама, потягиваясь, прошлась по комнате и улыбнулась Олесе:

— Доброе утро, дочь. Ой, как я выспалась хорошо: вот что значит курорт! Пойдешь на завтрак?

— Угу.

— Да-а? — протянула мама, казалось чему-то удивившись, но тут же улыбнулась: — Это хорошо: и на тебя, наверное, свежий воздух влияет. Ну пошли.

Олеся молча вылезла из постели. Вчерашние сомнения опять пробудились в ней, хотя и приглушенно, как сквозь вату. Такой концентрации хорошего настроения у своих родителей она не видела никогда. Неужели им и вправду тут ТАК понравилось?

В столовой давали молочную кашу и булочки с чаем: завтрак был в самом разгаре, и постояльцы усердно работали челюстями, едва подняв глаза на вошедшую семью. Дашка и Марьяна, сидящие за столиком в углу, помахали ладонями и позвали: «Олеся, садись к нам!» Олеся охотно пошла: ей опять расхотелось беседовать с родителями с глазу на глаз.

Девчонки уже почти закончили есть. Дашка сообщила, доскребая кашу:

— А мы после завтрака пойдем купаться, а потом на развалины эти. Греко-арабские. Ты с нами пойдешь?

— Да, конечно, пойду, только, может быть, переодену ботинки; там же кусты, вы говорили? — обрадовалась Олеся.

— Не куфты, а чаффа, — прошепелявила Марьяна сквозь булочку. — Чаща там, говорю. Ефки, фофны... Елки, говорю, сосны. И какой-то сухостой внизу. Ты лучше брюки надень. Мы тебя подождем.

В результате купаться Олеся отправилась неадекватно тепло одетой — в кроссовках, толстенных синих джинсах и зеленой кофте с капюшоном. Дашка оделась аналогично, только кофта у нее была серая, а Марьяна влезла в розовую кофту и черные лосины.

Стоило девушкам высунуться за пределы тенистого крыльца, как лучи раскочегарившегося солнца озверело уперлись им в головы.

— Э-э-э, — протянула Дашка, почесав макушку. — Лучше прямо щас на развалины идти, а потом купаться. Ведь еще жарче будет, а так хоть окунемся после того как пожаримся.

Олеся и Марьяна сочли ее слова справедливыми, и все трое направились к пляжу перебежками из тени в тень, обгоняемые удивленными людьми в одних купальниках. Неожиданно промелькнул кто-то до боли знакомый: с очень белой кожей, длинными волосами, заплетенными в две косички... Олеся приостановилась и изо всех сил попыталась вспомнить, кто это, но мысли об этом почему-то в голове не держались и уплывали в сторону. Неизвестный тем временем скрылся за желтой аркой скал, помахивая когтями и что-то напевая металлическим басом.

— ...А нам не сюда! — дернула ее за капюшон Дашка. — Нам раньше уходить, перед скалой. Во проходик.

Она, как горная коза, вскочила в упомянутый проходик — пыльную щель между золотистой скалой и серым камнем, лежащим рядом с ней. Олеся забралась следом и подала руку пыхтящей Марьяне.

В проходике было душнее прежнего, хотя и тенисто, и пахло жарой и пылью. К счастью, он скоро кончился чем-то вроде каменной ступеньки, с которой девушки соскочили в обещанную чащу. Здесь было уже прохладнее, под ногами пружинил сплошной слой прелых и сухих сосновых игл, вверх взмывали сами сосны с толстыми рыжими стволами — они развесили повсюду голубоватые ветки и периодически роняли вниз круглые шишки. Сосны идти не мешали, но, к сожалению, кроме них здесь был подлесок, состоящий из полузасохших лиственных деревьев и жутких непролазных кустов с маленькими красными ягодками и пучками колючек с палец длиной.

— Ау! — взвизгнула Дашка, наткнувшись рукавом на один из шипов. — Девчонки, осторожнее, тут эта штука растет...

— Это барбарис, а не штука, — сказала Марьяна. — Ай!

— Без разницы, — заключила Дашка и натянула капюшон.

— А нам куда идти, не очень далеко? — понадеялась Олеся, вытаскивая из себя пучок колючек.

— Не очень, там вверху, на склоне, — неразборчиво пробормотала Дашка и понеслась вперед сквозь барбарис.

Хотя борьба с подлеском занимала почти все внимание, Олеся заметила, что они лезут на подъем, причем довольно крутой. Из почвы под ногами выпирали громадные серые валуны с неровными острыми гранями: девушки приспособились скакать по ним почти как по лестнице. Олеся не забыла прикинуть живописность места, сразу увидела несколько пейзажей и решила потом обязательно вернуться сюда с этюдником.

Каменных ступеней становилось все больше, и скоро почва почти исчезла, как и деревья над головой. Девушки, пыхтя, выкарабкались на широкое скальное плато, и неожиданно их взгляду открылось море: по нему плавали игрушечные катерки и микроскопические людишки, сквозь прозрачную зеленоватую воду была видна прибрежная полоса камней и водорослей.

— Ой, как это так, куда это мы забрались, это что, вершина?! — изумилась Олеся.

— Да ты что, — утерла красное лицо Марьяна. — Это что-то вроде уступа. Понимаешь, гора эта — как лесенка, у нее вершин как бы несколько. На самую верхнюю только альпинисты лазят, а это так, промежуточная...

— И как только сюда экскурсии добираются... Через чащу, наверное, не лезут, а тогда как?

— Да тут и не ходят экскурсии, — ответила Дашка так гордо, будто лично сама эти экскурсии распугала. — Это такое, типа, знаешь, таинственное место. Марьянка сидела на одном форуме, так некоторые люди писали, что типа, тут очень красивые развалины, а другие говорили, что фигня. Мы и полезли посмотреть.

— Ну и что?

— Скорее, фигня, — вздохнула Марьяна. — Нет, конечно, довольно интересно, все-таки старые века, но смотреть и правда не на что. Вон они там, вот эта большая куча камней ближе к краю...

Олеся разочарованно вздохнула: лезли-лезли, чтобы на какую-то кучу посмотреть — и подняла глаза.

Но перед ней была не куча. На краю скалистого плато возвышалось строение со стенами, сложенными из хорошо пригнанных золотистых камней. Оно было высотой метров пять или шесть, не меньше, и имело форму незамкнутого круга, через который можно было пройти насквозь. С двух сторон над стенами возвышались сделанные из тех же блоков скаты — может быть, остатки крыши.

— Ничего себе фигня! — Олеся сбросила капюшон, чтобы не мешал смотреть. — Да тут же целый храм: наверное, и правда греческий, а может, римский — как же он сохранился, такой высоченный?! Давайте внутрь зайдем.

Дашка вылупила глаза, Марьяна прищурилась. Потом наоборот: вылупилась Марьяна, а прищурилась Дашка. Наконец, последняя рассмеялась и выпалила:

— Вот так так! Смотрите, правда стоит что-то! А была же куча камней! Скажи, Марьян?

— Ну, может быть, мы не очень разглядели, потому что близко не подходили...

— Не, я подходила, я там лазила. Была куча!

— Наверное, зависит от освещения, — решила Марьяна. — Какие-то вещи видны только при определенном положении солнца... пойдемте, правда, поближе посмотрим.

Чем ближе Олеся подходила к строению, тем больше осознавала невероятность Марьяниного объяснения. Такую постройку было бы видно при любом освещении: она даже не казалась очень поврежденной, хотя рядом с ней и валялось несколько обколотых блоков.

Задрав голову, Олеся прошла через дыру в разомкнутый круг, который образовывало здание, и очутилась как бы во внутреннем дворе. Солнце сейчас сюда не светило, но сверху падал голубоватый свет, идущий с ясного неба. Оказывается, внутри были два портика с рядами толстых граненых колонн, находящиеся друг напротив друга. Над колоннами с обеих сторон тянулись треугольные пространства — фронтоны, где в древнегреческих храмах обычно бывают барельефы.

Только тут вместо барельефов были, как ни удивительно, росписи. Хоть они и были прикрыты подобием каменных козырьков, все равно, конечно, большая их часть отвалилась вместе с кусками штукатурки. Но то, что сохранилось, поразило Олесю яркими, невыцветшими красками.

На фронтоне по левую руку от нее было изображено непонятное и абстрактное, но красивое переплетение разноцветных линий разной толщины на темно-синем фоне. Иногда линии свивались в подобие узелков, и в этих узелках виднелись стилизованно изображенные цветы, домики, облачка и фигурки людей. По правую руку аналогичный узор вился на темно-изумрудном фоне.

— Ничего себе! — тихо воскликнула сзади Марьяна: наверное, тоже увидела росписи.

— Как мы, Марьян, это с тобой вчера не заметили! — весело удивился голос Дашки.

Олеся, тем временем, по-прежнему задрав голову так, что затылок чуть не упирался ей в плечи, пошла медленным кругом, вцепившись жадным взглядом в росписи. Они были высоковато и в тени, но ей удалось рассмотреть, что человечки, растения и постройки справа и слева разные: те, что на синем фоне, показались ей более привычными и знакомыми, а те, что слева, вызывали ассоциацию одновременно со стариной и с инопланетянами, может быть, потому что там преобладали зеленовато-коричневые оттенки. Каждый узор явно имел какую-то свою закономерность, но не повторял ни узор напротив, ни себя самого.

— Чего тут нарисовано? — очень громко спросила подошедшая Дашка, вызвав слабое эхо, метнувшееся между стенами постройки. Олеся охотно перешла к размышлениям вслух:

— Я не знаю, но если храм все-таки древнегреческий, обычно в этих храмах рассказывается какая-нибудь история из мифологии; про богов там, героев: как, например, на барельефах Парфенона... Я, правда, пока не пойму, про что здесь, но, скорее всего, тоже что-нибудь связанное с богами, если это храм... Вот очень жалко, что большая часть обвалилась, потому что совсем непонятно...

— Глядите! — заорала вдруг Дашка и затыкала пальцем над плечом Олеси. — Тут их кто-то дорисовывал! Видали, видали, а?!

Марьяна одернула кофту и прищурилась:

— Вижу. Хулиганы какие-нибудь. Так хорошо было нарисовано, а они поверх каким-то дурацким фломастером накарябали... варвары.

Олеся неуверенно склонила голову набок. Варвары были какие-то странные — не иначе, тоже древнегреческие. Русские наверняка написали бы рядом с рисунками несколько соответствующих слов или добавили малоприличные картинки. А здесь все выглядело так, будто к росписям пришел некий нетерпеливый человек, которого раздражает все недоконченное, и кое-как доделал рисунки нехудожественной, но твердой рукой: черные линии, и правда похожие на какой-то маркер, виднелись на полуосыпавшейся штукатурке. Они тоже образовывали перекрестья с растениями, зверушками и человечками, только выглядело это все скорее как блок-схема, или, на худой конец, наскальная живопись, или...

Олеся переглотнула, не решаясь додумывать мысль, но художественное воображение услужливо решило помочь и выкинуло перед ее внутренним взором стену номера, которую она видела во сне... Точно ли во сне?

Только девушка собралась мысленно рассмеяться и покрутить себе пальцем у виска, как ее зрительная память постаралась еще раз и показала когтистую фигуру с двумя белыми косичками, которая топала сегодня на пляж впереди них, и окружающим людям, да и ей самой, казалось, что так и надо... А вот здесь, вблизи странного храма, не казалось, и от очевидного Олесе убегать надоело. Лучше постараться вглядеться и понять, что происходит, чем закрывать глаза на постоянные странности. Тем более, это как-то связано и с ее родителями!

— Девочки, пойдемте уже вниз, наконец, искупаемся, — устало пропыхтела за ее спиной Марьяна. — Красивая постройка, но она отсюда не убежит, а я сейчас сварюсь, если в море не залезу.

— Ага, пошлите! — откликнулась Дашка, которая явно не любила долго находиться на одном месте.

— Даш, надо говорить «пойдемте» или, на худой конец, «пошли»! Ты как в школе не училась! — принялась отчитывать Марьяна, но ее неугомонная подруга уже выбежала из развалин. Олеся, оглядываясь на росписи и потирая затекшую шею, тоже вышла. Настроение у нее пока не окончательно испортилось, но внутри что-то тревожно дрожало: нужно предпринимать какие-то действия, а какие — неизвестно.

Спустились они довольно быстро и сразу понеслись к морю, взрывая ногами песок. Море лениво шлепало бутылочными волнами. Народу на пляже было мало, и Олеся без труда нашла взглядом того самого парня с когтями и двумя косичками. Он, в цветастых шортах, валялся у самого прибоя и лениво сыпал песочек себе на выпуклый живот. Окружающие люди обходили его как ни в чем не бывало, да и у Олеси появилась вдруг мысль, что ничего необычного в этом нет. Но она сразу же усилием воли вызвала в памяти лицо Делия, с которым они разговаривали сегодня во сне, и, сравнив его с валяющимся, сразу же обнаружила, что, несмотря на противоположную масть, это явно существа одной породы. Правда, Делий говорил, что их бояться не стоит. Но все равно: что они тут делают?!

Окружающая реальность вдруг покачнулась, будто с нее сползла солнечная декорация, и под ней проглянуло что-то серое: на Олесю подуло пронизывающим ветром. Но все сразу же вернулось на место, потому что она услышала голоса родителей. Правда, звучали они как сквозь радиопомехи — может быть, из-за шума прибоя.

— Как хорошо! — восклицала мама, потрясая цветастыми браслетами на запястьях. — И волн почти нет! Смотри, и песочек! А, ты тоже здесь, И-ор-л-иэся...

На этот раз Олеся уже четко расслышала, что ее назвали каким-то другим именем, и нарочно не повернулась, только съежилась в мокром купальнике, обняв колени руками. Она для верности еще и зажмурилась и наконец услышала мамин зов безо всяких помех:

— Иридия! Ты что не отвечаешь? Иридия-а, я тебе говорю!

Олеся медленно развернулась и приоткрыла ресницы, слипшиеся от соленой воды.

Подходящие к ней родители вроде бы не изменились. Только раньше она почему-то не обращала на это внимания, а сейчас видела, что они оба — из тех существ, что были во сне. Мама, рослая и худая, с коричневой кожей и длиннющими черными волосами, в которых виднелось несколько ярко-рыжих прядей, все так же потрясала цветастыми пластиковыми браслетами, надетыми на когтистую руку (когти были покрыты рыжим лаком). В ушах у нее висело полкило серебра и еще граммов триста всякой пластмассы — все это неумеренное богатство звенело от ветра, перепутываясь цепочками и висюльками, а худые коричневые ноги торчали из коротеньких белых шортиков. Олесин взгляд медленно переполз на лицо. Губы квазимама накрасила оранжевой помадой, а длиннющие, как у куклы, ресницы намазала чем-то типа геля, так что они слиплись стрелками. Черные брови у нее стремились к ушам, а большущие и длинные глаза с желтыми белками были беспросветно-черными, без зрачков.

Квазипапа на фоне квазимамы как-то терялся, хотя и составлял с ней контраст: он был из существ-альбиносов, ниже чуть ли не на голову, со скромно подстриженными под горшок волосами, которые он то и дело, смущенно улыбаясь, заправлял за ухо ногтем. Одежда его состояла из длинных коричневых шорт на завязочке и шлепанец...

Оба существа улыбались ей лимонными зубами и явно собирались и дальше играть роль ее исчезнувших родителей...

ГЛАВА 9

 

Тут Олесино напускное спокойствие дало трещину, и на его место заступили ужас и паника. Окружающая солнечная декорация снова рванулась в сторону и растворилась, будто под порывами ледяного налетевшего ветра, и Олеся оказалась сидящей на холодном каменистом берегу перед густого, почти чернильного цвета морем, которое шлепало волнами о серые валуны причудливой формы, торчащие тут и там. Беспрерывно дул ветер: он поднял ей волосы и превратил в ледышку непросохший купальник.

Олеся застучала зубами и вскочила, прижав друг к другу коленки и обхватив себя за плечи. Над мрачным пенящимся морем раскинулось странное, почти бирюзовое небо: по нему быстро бежали толстые, серо-стальные тучи. Одна из них открыла солнце, и Олесе в лицо хлынули зеленые лучи.

Девушка ошарашенно отшатнулась, зажмурившись. Солнце, впрочем, тут же спряталось, дав ей возможность, не щурясь, осмотреть пляж.

Как ни странно, он не был совсем пустынным. К ее безмерному удивлению, она вдруг увидела неподалеку ту самую противную Ирину, с которой ехала в маршрутке. С кислыми лицом, замотавшись в фиолетовую шерстяную кофту с бусинками, она сидела на соломенной подстилке и таращилась в морскую даль. Рядом ее отец, толстый старик, сосредоточенно и углубленно мазал кремом от загара плечи, хотя сам при этом был в штанах и шерстяных носках. Олеся перевела глаза дальше и увидела безнадежно-сумрачного молодого человека с коротким ежиком белых волос, который, держась за валун, пытался залезть в воду, но его все время отбрасывало назад волной. Прямо над парнем, сидя на другом валуне, неизвестный Олесе усатый дед с похоронной физиономией ловил рыбу. Ни Дашки с Марьяной, ни мнимых родителей нигде не было, и вообще, кажется, кругом были одни люди...

Только Олеся так решила, как появилось все-таки существо нечеловеческой породы: из черных, пожилое на вид, в холщовых шортах и рубашке, с волосами, замотанными в огромный, как у куклы, пучок. Остановившись в прибое, оно молча пристроило себе на громадные черные глаза нечто вроде больших очков для ныряния, сделало такой длинный и свистящий вдох, что Олеся услышала его даже сквозь прибой и ветер, и широкими шагами пошло вперед, не делая попытки плыть. Вскоре его растрепанный пучок исчез в волнах и, как девушка испуганно ни вглядывалась, больше не показывался.

При мысли о том, что на ее глазах кто-то утопился, дрожь Олесю пробрала пуще прежнего, но тут весьма кстати появилось еще одно существо: тоже в купальном костюме и в очках, только белое. Встав в прибой чуть ближе к Олесе, оно так же длинно и шумно вдохнуло, такими же широкими солдатскими шагами втопало в воду, и так же было накрыто волнами. Вид у него был, как и у первого, такой уверенный, что девушка решила за них все-таки не переживать, тем более, ей впору было переживать за себя саму: от холода у нее начала даже потряхиваться голова.

Одежда исчезла вместе с той реальностью, так что Олеся решила поскорее добраться до гостиницы. Но где она? Здесь не было никаких золотистых ворот: вместо них вдоль бесконечно длинного, но узкого пляжа тянулся вал из черной земли с камнями. Слева, если стоять спиной к морю, закрывала свет мохнатая лесистая гора, отдаленно напоминающая гору возле «Камелии». Значит ли это, что гостиница тоже стоит на ее склоне? Тогда надо перебраться через вал.

Заплетаясь ногами из-за неохоты отрывать их друг от друга и ойкая на скользких, как намазанных маслом, камнях, Олеся осторожно двинулась к склону, опустив голову... А когда снова ее подняла, увидела в шаге перед собой Делия: все такого же сутулого, в той же коричневой короткой хламиде и здоровенных черных ботинках-вездеходах.

— Что-то повадилась ты плохие сны видеть, — сказал он своим глубоким металлическим басом. — Опять настроение испортилось? Зато, конечно, спасибо, что не бегаешь.

— Где мне сейчас бегать, — подала дрожащий голос Олеся, которая обрадовалась появлению Делия в том числе и потому, что он своей массивной фигурой закрыл ее от ветра. — У меня ни ботинок, ничего, хотя когда мы с девочками выходили, я была одета даже тепло — под здешний климат, по крайней мере, подошло бы, — а теперь это все исчезло, а у меня все-таки, наверное, будет бронхит или что-то такое: я, знаете, легко простужаюсь...

— Не простудишься ты. Во сне никто не простужается, — уверенно сообщил Делий.

Олеся поглядела в его рябые глаза — при дневном свете голубые кластеры в них отливали зеленым — и сказала от холода даже без своего обычного многословия:

— Да, во сне — конечно. Только ведь это же не сон? — в конце она все-таки не удержалась от вопросительной интонации.

Делий молчал и медленно обводил ее взглядом, будто прикидывал, с какой стороны начать откусывать. Олесю вдруг бросило в жар, и вместе с теплом вернулось многословие:

— А, наверное, вы тоже не в курсе, да? Тут же многие, вроде вас, ходят и ничего не замечают: в смысле, там они находятся или... здесь. Если у вас все хорошо, вы тогда не обращайте внимания на меня; просто я хотела сказать, что лично для меня это не сон, а если вы считаете, что спите, так я с вами спорить совсем не собиралась...

— Откуда ты взяла, что это у тебя не сон? — помолчав, задал вопрос Делий: вид у него теперь стал оценивающий. Олеся догадалась, что он пытается понять, чего от нее можно ожидать, и горячо уверила:

— Я тоже совсем не опасная, как вы про себя мне говорили вчера; и потом, я тоже... гуманоид. А что это не сон, я поняла, когда увидела вокруг таких... похожих на вас — они отдыхали на нашем пляже. И двое из них были вместо моих родителей, да еще называли меня какой-то Иридией. Я на них, кстати, когда посмотрела, то поняла, что на самом деле они не изменились: они такими были со времени, как вошли в гостиницу. Я их видела, но как бы... не обращала внимания.

Делий медленно покачал головой в такт ее словам и наконец, громко вдохнув, подал голос:

— Понятно. Тебя поперек развернуло почему-то, типа как меня... Погоди-ка... — он придержал ее за плечо и с застывшим взглядом повел в воздухе рукой.

— Это вы что делаете? — не без тревоги осведомилась Олеся.

— Нити твои прощупываю. А, ты к главной картинке подходила, тогда ясно, почему еще хуже скособочилась... Ладно, до гостиницы пошли, расскажу тебе кой-чего... Ты чё трясешься?

— Х-холодно!

— Да, ты же человек... Давно сказала бы. Мы, маги, температуру плохо чувствуем. Пошли тогда поскорее, — он снова положил одну руку на Олесино плечо (рука была теплой и словно резиновой), а другой взялся за что-то невидимое в воздухе — судя по движению пальцев, и правда, как будто за ниточку — и дернул.

Картинка в глазах Олеси без всякого перехода сменилась на другую, словно слайд переставили. Теперь перед ней был мрачный серый коридор гостиницы, освещенный рассеянным зеленоватым светом. Делий, порывшись в кармане хламиды, достал глянцевую карточку с непонятным рисунком и указал на ближайшую дверь в стене: массивную, из черного металла, безо всякой ручки и замка:

— Пошли ко мне в кабинет. Я тутошний директор.

Он приложил карточку к середине двери, и Олеся заметила, что там начерчен белым еще какой-то рисуночек. Его линии совпали с линиями рисунка на карточке, и дверь со слабым скрипом отошла внутрь.

— Проходи, проходи, — довольно приветливо сказал «тутошний директор» и посторонился, давая ей дорогу.

Олеся не слишком охотно вошла первой. Директорский кабинет оказался маленьким, с арочным окном, занавешенным коричневыми плюшевыми шторами, со столом из черного камня с розовыми прожилками и парочкой пластиковых стульев. В серой стене были проделаны ниши-полочки, на которых, к ее удивлению, стояло множество пухлых книжек и лежали кипы разрозненных листочков. Часть таких же листочков валялась на столе рядом с письменными приспособлениями вроде толстых прозрачных ручек, и на них виднелись уже знакомые ей картиночки-схемы...

— Ты уж прошла бы вперед, чего застряла, — любезно напомнил ей о своем присутствии черный маг за спиной. Олеся спохватилась, кивнула и быстро забралась на пластиковый стул с ногами, по-прежнему обнимая себя за плечи. В гостинице было ненамного теплее, чем на берегу, а купальник и волосы у нее еще не высохли. Делий, обойдя ее, уселся за каменный стол и возложил свои когтистые руки на гладкую поверхность.

— Насчет что заболеешь, можешь не волноваться, — снова заговорил он, как следует набрав воздуха. — Рядом с магами людей никакие бактерии или там вирусы не берут. А ежли еще мерзнешь — вон, возьми тряпку, — он стащил с неприметной тумбочки в углу что-то похожее на кружевную серую скатерть. Олеся завернулась в нее за неимением лучшего и снова забралась на стул с ногами, а Делий, прямо глядя на нее, медленно проговорил:

— Тебе интересно, чё тут и как, правильно или нет? Давай расскажу. Ты вроде как два мира видела в одно время. И я тоже так вижу. А кроме нас с тобой — никто, так что зря ни к кому не приставай. Все равно не поверят.

— А... тут что: тоже гостиница, да?

— Да, гостиница. «Водяной тычиночник» называется: цветок у нас растет такой. Как ваша «Камелия».

— Это ведь... не Земля?

— Да, не ваша планета. Наша называется Лина. И страна такая же, одноименная. А тут вообще курорт нашенский, Ирхорун: вроде как Новый Орун переводится, или что-то в таком роде. Хотя Старого Оруна никто никогда и не строил, — Делий усмехнулся, показав большие лимонные зубы.

— Значит, у вас тут тоже гостиница, да? — для верности переспросила Олеся. — А то я уже не знала, что подумать, когда кругом...

— Да, обыкновенная гостиница. У нас курорт тут: людям и магам надо ж где-то останавливаться.

— А давно тут такое... ну, началось, или вы сами недавно заметили?

Делий смерил ее долгим взглядом, который по пронзительности сильно контрастировал с его простоватой манерой речи:

— Насчет давно или нет... Не знаю, как по-вашему, а по-нашему прошло почти десять оборотов, как гостиницу открыли. С этих пор я и директором. И вот это все я тоже всегда видел.

— А вы совсем не знаете, что это?

— Знаю: место тут такое. Наши с тобой миры друг на друга наслаиваются, как пирог. Почему их так перекрутило, я тебе щас не скажу, это всякие космогонические вопросы, это не ко мне, у меня нет такого образования... — он помолчал и добавил: — Хотя я знаю, что к ним одна картинка привязана, с развалин.

— С каких?..

— На которых ты сегодня была, с тех же. Круглая такая штуковина с колоннами, — доходчиво объяснил Делий. — Я тебе еще почему говорю: ты туда лишний раз не лазь, особенно к картинкам.

— К росписям на фронтонах, вы имеете в виду? — прошептала Олеся.

— Ну да, можно и так. К ним прикреплены все связные нити, которые между нашими мирами идут, понятно?

— А что было бы, если бы я, например, попробовала их перерисовать...

— Даже не думай, — черный маг посмотрел на нее, как ей показалось, с угрозой. — Чё ты своим рисунком с мирами наделаешь — не знаю, но жива точно не останешься. Вы же, белковые существа, послабже нас. Нас, ежли что, и взорвать можно — и ничего. Не трогай картинки-то, серьезно тебе говорю.

— Да я вас поняла, конечно, вы не беспокойтесь, — закивала Олеся, ощущая себя как на тикающей бомбе. — Мне бы это в голову не пришло: росписи перерисовывать, это я просто, знаете, предположила, что будет, если поменять картинку... А кстати, я вспомнила: там от старого рисунка проведены новые линии, будто кто-то поверх нарисовал маркером...

— Это я подровнял, — прервал ее Делий, махнув головой, словно отгонял муху. — Иначе там совсем было... Нестабильно, скажем. Рисовать я не умелец, уж не как ты, но чё там куда по схеме, примерно прикинул. И вот так она теперь у меня десять оборотов уже действует, обе гостиницы нормально живут. И редко кто туда-сюда носится. Так надолго — это пока только ты такая исключительная.

— Что же тут нормального, — озабоченно сказала Олеся, не замечая, что ее, по сути, снова похвалили, — если все постояльцы, и от нас и от вас, перепутались? У нас по пляжу ваши ходят, а у вас — наши мерзнут. Пока они тут, это, может, еще и ничего, а потом, когда по домам разъедутся, тогда как же...

Делий рассмеялся, вроде бы беззвучно, но стекло почему-то срезонировало:

— За это зря беспокоишься-то. Когда они отдохнут, каждый к себе вернется, и твои родители тоже.

— Правда?!

— Конечно. Если бы неправда была, тут бы давно такой скандал разгорелся, что не затушишь... Кстати, ты, может, голодная? Столовая у нас тут, правда, не на людей рассчитана: если только суп, и тот кое-какой.

— А как же, ведь тут наши люди сидят целыми днями...

— Поставками я не занимаюсь, — объяснил Делий обстоятельно, перекинув на грудь свою длиннющую черную косу. — Я ж директор, то есть просто администрация, а персоналом там всяким, продуктами у нас владелец ведает. Гостиница наша больше для магов, для небогатых.

— А владелец знает... Про все это?

— Знает — от меня. Так ему это не мешает. Главное, не жалуется никто. Есть-то будешь или нет?

— Я, знаете, наверное, и правда потом... В «Камелии». Я ведь ее смогу увидеть, да, если напрягусь?

— Напрягись, — серьезно согласился черный маг. — Я тебя туда не протащу: ты сама переносишься. Как настроение у тебя хорошее — в «Камелию», как испортится — так к нам, в «Тычиночник».

Олеся, которая во время его речи задумчиво постукивала босой ногой по ножке стула, остановилась и подняла глаза:

— И другие люди так же? Я хотела спросить: если у кого-то хорошее настроение, он остается в «Камелии», а если нет, сюда попадает?

Делий кивнул и выговорил, предупреждая ее вопрос:

— Не скажу тебе щас, почему это. Что-то вот такое с этой главной картинкой. Только обычно у них настроения более устойчивые, что ли: ежли они один раз в какую-то гостиницу попадут, так до конца отдыха в ней и сидят. Одна ты скачешь.

— Ну надо же... — вздохнула Олеся. Многословие впервые ей изменило, в голове из-за обилия странных сведений наступила пустота: она даже не могла придумать, чего еще спросить у черного мага, как будто ей все было ясно. Делий тоже молчал, конечно же, не дышал, и ей показалось, что затягивается невежливая пауза.

— Ой! — вспомнила Олеся и разом повеселела. — Помните, я же хотела нарисовать ваш портрет! Раз уж теперь так все сложилось, и время у нас, значит, будет, можно я...

Она осеклась на полуслове, потому что мир опять перещелкнулся. Теперь она сидела в холле гостиницы «Камелия», как раз возле столовой, из которой вкусно тянуло обедом. Серая скатерть по-прежнему была наброшена ей на плечи. Олеся потопталась на месте, приходя в себя, и медленно, шлепая босыми ногами по прохладному полу, направилась к лифту.

 

 

ГЛАВА 10

 

После разговора с необычной девушкой, перемещающейся из тутосторонних в тамосторонние, Делий увидел, что опасности она, видимо, не представляет никакой, поскольку к глупым выходкам не склонна. Но все же он не смог бы держать гостиницу благополучно столько оборотов, если бы этим и ограничился: он не поленился сходить к главной картинке, хоть это и было довольно трудно. Чтобы никто из проживающих в Ирхоруне черных магов случайно не забрался к развалинам, Делий сделал вокруг них, как он сам выражался, «временной забор». Для этого ему пришлось очень долго копаться во временных нитях всех ближайших растений и деревьев, вслепую переезжая из будущего в прошлое, пока, наконец, пробежавшись по нити скального плато, на котором высились развалины, он удачно не обнаружил, что в глубоком прошлом этого самого плато вообще не было: оно получилось позже, когда подмыло склон и произошел частичный обвал.

Делий сделал «узелок» на нужной временной нити и приделал к ней пучок нитей воздуха, измененных таким образом, чтобы они отражали то, что было в давнем времени, в нынешнюю реальность. Вышло нечто вроде голограммы, которая показывала вместо плато сплошной склон горы, плотно заросший кряжистыми деревьями с полосатой корой и коричневым листьями, так что нормальному магу, и, тем более, человеку, не пришло бы в голову сквозь них продираться.

Делий же, перенесясь к горе, спокойно прошел через этот бутафорский склон и очутился на плато. Развалины угрюмо высились на фоне бирюзового неба с лохматыми серыми тучами; равномерно дующий сильный ветер нагибал длинную красную траву на одну сторону. Где-то внизу глухо бухало темное море.

Делий, медленно раздвигая траву башмаками и, как всегда, сутулясь, прошел к развалинами. Не глядя, он изловил несколько толстых воздушных нитей, пристроил их под себя и поехал вверх на воздушном столбе, как на невидимом раскручивающемся табурете.

Картинки — и изначальные, и свои добавления — он осмотрел очень внимательно, но не отыскал следов вмешательства. Значит, человеческая девушка их не трогала, как и сказала.

— А с портретом моим опять какие-то нелады вышли, — произнес Делий вслух, усмехнувшись, опустил воздушный столб и вышел из развалин.

С этого края плато открывался вид на большую часть Ирхоруна. Зрелище было привычным и не вызывало никаких чувств, кроме привычного же глухого раздражения. Курортный городок, состоящий из тесно подпирающих друг друга серых каменных домов, большей частью одно— и двухэтажных, с плоскими крышами, спокон веков выкрашенными в черный цвет, чтобы набирать тепло и греть воду, рассыпался по ложбине между двумя высоченными, рыже-коричневыми от растительности горами. На правой из гор Делий как раз находился: если задрать голову, можно было увидеть ее двойную вершину, покрытую снегом, а левая гора нормальной вершины толком не имела и вообще походила на отвесную, плоскую стену, торчащую из лесного моря. На обширном верху этой стены вечно толклись туристы. Там был маленький сувенирный рыночек — филиал рынка городского — и работало несколько аттракционов.

Делий отвел глаза и снова посмотрел вниз, на город. Даже отсюда было видно, какие в нем узкие улицы: странно извиваясь, они светло-бежевыми змейками спускались к морю. По дорогам ползали, в основном, повозки, запряженные конькозлами: самодвижущиеся колесницы, работающие на магических картинках, вовсю раскатывали в столицах, но в Ирхорун, конечно же, не дошли — впрочем, учитывая размер городка, в них и не было особой надобности.

Черный маг наткнулся взглядом на крышу собственного дома, стоящего на набережной, вспомнил, что давно не заходил к родителям, и тут же решил не заходить и дальше. Родители — белый маг Ирц и белая магиня Ерца — вызывали у него такое же глухое раздражение, как и остальные жители Ирхоруна, потому что никто из них даже не подумал оценить его по достоинству и хоть как-то развить его способности.

А способности у Делия были огромными с самого детства. Все, что он видел и слышал, крепко оседало у него в голове. Читать он научился еще в три оборота — сам, потому что ни матери, ни отцу не приходило в голову его учить. Они и сами читали по складам, и во всем доме имелось ровным счетом три книги, одна из которых была сборником рецептов, (правда, почему-то, человеческих блюд), другая — брошюркой по выращиванию огородных растений типа бугринки или шмякалки в приморских условиях, а третья — завиральная чепуха под названием «Любовь сквозь миры»: на толстой красочной обложке черный маг с глупо выпученными глазами сжимал криво улыбающуюся человеческую девушку в голубой хламиде, с огромным цветком водяного тычиночника в пышных светлых волосах. За неимением выбора маленький Делий прочитал эту книгу столько раз, что до сих пор мог слово в слово ее пересказать. Как и во всех образцах подобной литературы, действие книжки происходило не в современности, а сто оборотов назад: во времена, когда практически всех черных магов выгнали из страны объединившиеся белые маги и люди. Черные маги были объявлены тогда воплощением зла из-за их вида и умения колдовать.

Потом Делий прочел нормальные исторические книги и понял: дело было не только во внешности. Просто белых магов, более слабых и не видящих нити, черные многие тысячи оборотов ни во что не ставили и считали их кем-то вроде бесполезных инвалидов. И за это время у белых магов наточились на черных большущие клыки, потому они и вступили в союз с людьми и принялись изгонять черных из страны.

А выгнать черных магов, большая часть которых занималась наукой и имела меланхоличный невоинственный нрав, было легче легкого: большинство, как рассказывала мать Делия, помнившая эти времена, от греха подальше ушло само. Белые маги, объединившись, обладали умением «вытягивать» из черного мага черные клетки, временно обретая способность колдовать. А вот тот, из кого «вытягивали» слишком много, мог серьезно заболеть или и вовсе тронуться умом. Поэтому неудивительно, что после парочки таких случаев, описанных, к тому же, в газетах, все черные маги повалили за пределы страны валом.

Точнее, почти все. Рядом со столицей остался некий фанатично-опальный маг по имени Дамнозис, которого полицейские белые маги никак не могли поймать, сколько ни старались. Он остался, якобы, потому, что столичный маг-временник, прощупав нити его будущего, сказал, что только в этой стране он сможет встретить свою любовь.

Вообще-то черные маги с их нечувствительностью относились ко всякой романтике более чем спокойно: даже если и женились, то по большей части жили не вместе с супругом, а с теми из родственников, с кем лучше уживались — эдакими странными группками. Но этот легендарный Дамнозис был исключением: любовь ему зачем-то втемяшилась, и Делий, который сам всегда не укладывался ни в какие рамки, испытывал, читая про это, что-то вроде сочувствия к товарищу по несчастью.

Хотя в случае Дамнозиса все закончилось как нельзя лучше: скрываясь под видом человеческого конюха, он встретил девушку, попавшую сюда из другого мира, с Земли. Звали ее тоже Лина, как планету: то ли совпадение, то ли выдумка историков. Дамнозис не только женился на этой своей девушке, но еще и поговорил с королем, раскрыв ему глаза на происки белых магов. Делий всегда, читая это, хмыкал и бормотал не без зависти: «С королем поговорил! Сразу видать: рядом со столицей живет. У нас он тут повоевал бы...»

В общем, справедливость была восстановлена, черные маги вернулись, и теперь весь народ Лины для разнообразия принялся дружно не любить белых. А Дамнозис ушел вместе со своей женой в другой мир, на легендарную Землю, про которую тогда никто толком ничего не знал...

Потом и про Землю узнали. В старинном разрушенном городе Дребезге — конечно же, опять в центральном регионе — компания детей обнаружила так называемый «Замок» — упавший корабль. Сделали его тоже маги, но из другого мира — их называли «серыми» из-за цвета волос и глаз. Корабль работал на переносящих картинках, к которым крепились пространственные и временные нити. Столичные ученые на него набросились, собираясь разработать технологию перелетов и тоже бывать в других мирах и в космосе...

Но ничего толком из этого не вышло. Технологии оказались сложными и требовали объединения усилий всех талантливых магов и людей. Только народ Лины больше привык не объединяться, а сидеть по своим мелким горным городкам, и, глядя в круглые окошки на вечно плохую и дождливую погоду, обсуждать противными голосами, из-за кого жизнь такая скучная. Исторически виноватыми во всем привыкли делать белых магов, но иногда, как в случае с Дамнозисом, общественное мнение смещалось против черных, или даже против людей, как в более древние времена...

Короче, общего энтузиазма хватило оборотов на пятьдесят. За это время построили шесть кораблей, один из которых вообще не смог никуда перенестись, другой — улетел и не вернулся, третий оплавился и развалился в полете, а остальные три умудрились куда-то долететь, но правительство Лины результаты этих полетов не порадовали, потому что пятый и шестой корабли попали во Вселенную, где жили те самые серые маги: они расплодились на целую галактику и вели между собой бесконечные войны...

Корабли вернулись, чуть не погибнув, и тогда-то правительством был наложен категорический запрет на проникновение в другие Вселенные: как во Вселенную серых магов, так на Землю, потому что к тому времени разведка выяснила, что земляне обладают мощным оружием, которое способно мгновенно поубивать даже магов, и с испугу вполне способны его применить. Все сообщения с Землей были перекрыты специально нанятыми черными магами. В правительстве решили пока оттачивать технологии постройки кораблей и летать только по своей Вселенной.

Но в этой самой своей Вселенной пока никак не удавалось обнаружить планеты хоть с какой-то жизнью, не говоря о разумной. Общий энтузиазм стал спадать: в космос, конечно, иногда летали, но гораздо больше обсуждали не очередную безжизненную планету, а какую новую развлекательную передачу сделали для информационных нитей и на какой длины балахоны мода в этом обороте...

В общем, не получилось никакой «Любви сквозь миры». А пресловутая книжка, написанная пятьдесят оборотов назад человеческой женщиной — кажется, внучкой тех самых Таранама и Нолы, у которых работал замаскированный под конюха Дамнозис, — дошла до Ирхоруна и была зачитана до дыр Делием.

Черный маг очнулся от неприятных раздумий, вспомнил, что давно не дышал, и со свистом набрал воздуха. Рваные маленькие тучи все-таки превратились в одну большую, которая полила на город косым от сильного ветра дождем. Капли хлестнули Делию в лицо, полились по гладким и жестким, как у куклы, волосам, но он не двинулся с места, только немного прищурился, чтобы вода стекала с ресниц — в понимании магов «плохой погодой» считались смерчи, цунами или извержения вулкана, а остальное называлось «нормально».

Дурацкие строчки из выученной в детстве книжки полезли ему в голову: «Она увидела его и затрепетала под его пристальным взглядом. «Не бойся меня», — произнес он глубоким голосом, глядя на ее прекрасное белое лицо, синие, как шкурка молодой квакри, глаза и пышные, словно стог сена, желтые волосы...»

— «Прекрасное белое лицо». Вот ведь пишут, а? — сказал Делий вслух. Несмотря на родителей, он, как большинство черных магов, не находил в белой коже ничего прекрасного. Перечитывая в который раз книжку, он к концу всегда изменял свои симпатии: ему переставал нравиться этот столичный Дамнозис, который становился чересчур удачливым, а вот несчастная загнанная полиция начинала вызывать сочувствие. Он знал по себе, каково это, когда ты со своим умом и талантами никому не нужен, и более того, все только и мечтают, чтобы ты убрался поскорее и не морочил ни магам, ни людям головы.

Делий старался как мог. Он читал те книги и газеты, которые находил в домах соседей, из-за чего его лексикон сильно обогатился садово-огородными словечками, а цепкая память прекрасно сохраняла сведения о том, на ком же, наконец, женился троюродный племянник короля Брама Пятнадцатого, как распределились места на юбилейных 150-х конных скачках и как составить картинку для стойкой окраски волос мага в зеленый цвет. С газет он перешел на школьные учебники, большей частью ужасно устаревшие, и школьную же библиотеку. Потом он окончил школу, перепугав своим энтузиазмом всех учителей, которые часто знали меньше него, и от нечего делать принялся за местную библиотеку и те книги, которые сохранились у местных же магов — коренных жителей Ирхоруна.

Маги, даром что жили в городе со дня его основания, то есть битых 600 оборотов, не отличались образованностью: гораздо больше было сущих дикарей, типа официанта Козориса. Делий выжимал из них все что мог: то есть древние книги и рассказы о старых временах.

Рассказы, однако были неразнообразны. Согласно им, Ирхорун всегда был маленьким курортным городком, куда приезжали поправить здоровье из плохой погоды центрального региона в здешнюю менее плохую. А вот книги помогли. Видимо, их писал кто-то умный и живший если не в столице, то, по крайней мере, не на таком отшибе. Так в 15 оборотов Делий отыскал ужасно древнюю, всю осыпающуюся книгу некоего черного мага Инципия под названием «Попытки анализа закономерностей расположения и ветвления предметных нитей».

Несмотря на грозное название, автор писал хоть и древним языком, но внятно, а главное, он говорил о том, чему с самого детства так старался научиться почти слепой в нитяном пространстве Делий: как можно колдовать не глядя, с открытыми глазами.

Начав читать, Делий обнаружил, что сам опытным путем дошел до некоторых описанных закономерностей: почти не видя нитей и не желая все время жмуриться, он тем не менее буквально на ощупь освоил основные принципы колдовства и в школе с ним проблем не имел. Поэтому учителя, к которым он обращался с вопросами насчет техники управления нитями, только отмахивались либо удивленно спрашивали: «Зачем тебе голову свою грузить? Не видишь ничего — и ладно, тебе в институт-то не надо, у нас тут не столица. Зато, вон, как хорошо колдовские картинки рисуешь. Будешь их туристам продавать и горя не знать!»

Автор книги про расположение нитей тоже мог бы ее и не писать: он был обычным черным магом со здоровыми глазами, но, на счастье Делия, решил все-таки потрудиться. Делий много раз перечитывал книгу, очень сожаления, что автор ее давно скончался: ему казалось, они могли бы подружиться. Отрывочные заметки Инципия он дополнил своим опытом, и дальше в течение нескольких оборотов вывел множество новых закономерностей расположения ниточек, которые проверял на себе. Все работало: ниточки оказались ровно там, где рассчитано.

В восемнадцать оборотов Делий получил возможность колдовать наравне с видящими магами и пришел в восторг, почти такой же сильный, какой бывает у первооткрывателей-людей. Он оформил свои разрозненные записки в виде толстого труда и некоторое время рассказывал об открытии родителям, соседям, знакомым и учителям. Его слушатели вежливо кивали и говорили примерно одно и то же: «А-а, ну молодец, умница», что звучало одновременно отстраненно и оскорбительно. И Делий, конечно, оскорбился и решил, что раз в его городе живут одни дураки и неучи, он подастся в столицу. И подался, да... Если бы он еще знал заранее, чем это кончится.

Тут черный маг встряхнулся, не желая переходить от неприятных воспоминаний к совсем отвратительным. Это все было давно, пятнадцать оборотов назад, и собственная прошлая наивность у него теперь ничего, кроме досады, не вызывала. Непонятно, с чего он взял, что наличие тех, кто по достоинству сможет оценить его таланты, зависит от региона? Таких просто нет нигде: ни на Лине, ни на этой запрещенной властями Земле, откуда в «Водяной тычиночник» уже который сезон сыпятся ворчливые, глупые, претенциозные нытики-люди, которые смешно возмущаются «ужасными условиями» и грозятся написать жалобы в какой-то там свой Интернет: видимо, их главную государственную газету. Всем, даже относительно образованным существам, дело есть в первую очередь до себя. Во вторую очередь, впрочем, тоже. И в третью. И в девяносто девятую. Вот и Делию со временем стало точно так же. Слегка пожалел он, впервые за все эти обороты, только свою недавнюю знакомую Олесю. Еще один товарищ по несчастью...

— Проведать что ли, как она там, — решил Делий опять вслух: за неимением другого умного собеседника, он чаще всего говорил сам с собой.

Ловко встряхнувшись, как большая вертикальная собака, черный маг сбросил с волос и одежды остатки воды: снова выглянуло солнце, даром, что здесь был курорт, и осветило зелеными лучами расстилающийся внизу влажный городок. Делий быстро прошел сквозь маскировочный склон, схватился за переносящую нить и снова очутился внутри привычного «Водяного тычиночника».

Там он, как всегда, закрылся в своем кабинете, вспомнил, что сейчас вроде бы обед, вытащил откуда-то из-под стола большущую кость с остатками вяленого мяса, с громким краканьем откусил от нее кусок, и, с некоторым усилием пережевывая его, свободной рукой в воздухе поискал Олесины ниточки.

Девушка была все еще в «Камелии», на первом этаже: судя по всему, тоже обедала. Делий, полуприкрыв глаза, пощупал нитяное пространство вокруг нее — похоже было, что она сидела за столиком одна — и пожалел, что не может сейчас с ней поболтать. Олесе он сказал неправду: на самом деле из них двоих видеть оба мира могла только она. Черный маг же, хотя весьма хорошо представлял, что делается в «Камелии», по главной картинке и нитяному пространству, ни разу еще не смог увидеть ее своими глазами.

В дверь его кабинета постучали.

— Кто там есть? Входите, — откликнулся Делий, откладывая кость.

Вошел потирающий руки Ирам вместе с мрачным и громоздким незнакомым человеком, лысым, как вершина горы, с узкими раскосыми глазами и раздавленным носом. Делий, убравший было кость под стол, вытащил ее обратно, с еще более громким краканьем откусил второй кусок и поинтересовался:

— Ну, и чё пришли-то?

— Делик, — льстиво заговорил Ирам, быстренько присаживаясь напротив черного мага и оставляя потными руками пятна на краю стола. Делий, который терпеть не мог, когда его имя так сокращали, поглядел на него исподлобья. — ...Делик, я тут к тебе с просьбочкой. Тут есть человечек... Вот этот, — он указал на пришедшего с ним здоровилу, который молча торчал у дверей. — У него проблемы небольшие, потому что его преследует полиция, и...

— О проблемах не жужжать, я тебе чё сказал! — рявкнул от двери детина хриплым голосом, почти таким же низким, как у магов.

— А, прости-прости, но Делий — свой, мы с ним уже больше десяти оборотов работаем, и все надежненько...

— Мне без разницы, чего он там натворил, — прервал хозяина отеля Делий. Видимо, голос его прозвучал вполне искренне, и безымянный тип у двери успокоился. Ирам же продолжил:

— В общем, нехорошо здесь оставаться человечку. А нам... несколько тысяч хнык ведь не лишние, правда? Ремонт надо сделать, ты сам мне говорил... Ну и тебе самому на расходы там, какие у тебя они есть, на еду... — он посмотрел на кость в Делиевой руке и осекся. Делий тоже смолчал и откусил еще кусок.

— Я, значит, человечка обнадежил, потому что ему деваться некуда... Что есть хорошее местечко, — продолжил Ирам, повышая голос, чтобы перекрыть звук жевания черного мага, похожий на трение друг об друга небольших мельничных жерновов.

— Чё, опять постоянного заводить? — наконец, дожевав, недовольно спросил Делий. — А прошлого я тебе куда дену?

— А мы и прошлого оставим, не разоримся: подумаешь, двух человек покормить вместо одного. Нечасто я тебя прошу-то ведь.

— И правильно, что нечасто. Тебе дай, ты всю гостиницу постоянщиками завалишь из-за жадности своей. Вот тогда полиция за нас и возьмется как следует.

— Полиции никакой не надо, — подал голос тип у двери.

— Вот и мне тоже не надо: не хватало постоянщиков копить.

— Так чего, Ирам, проблемы у нас, что ли? — угрожающе поинтересовался человек у хозяина отеля.

Ирам вспотел пуще прежнего, посмотрел на мрачного Делия и вдруг сменил тон с жуликовато-лебезящего на восхищенный тон поклонника таланта великого артиста:

— Да нет, никаких проблем у нас еще не бывало: чего ни случится, Делий всегда все решает. Ты нездешний, а у нас тут его весь город знает — он же вундеркиндер! Наши маги все по сравнению с ним, считай, ничего и не могут-то. Это он сейчас так говорит, а если захочет, с чем угодно одной рукой разберется! Ему это нетрудно: я и не видел, чего ему трудно. Такого талантливого черного мага еще другого не родилось: он в столице должен быть уже, в университетах ихних сидеть, а он тут живет, вот как нам с тобой повезло!

Остановившись, он снова посмотрел на Делия: одновременно и с усиленным восхищением, и как бы прикидывая, достаточно ли уже славословиц или еще поднажать.

Славословиц оказалось достаточно: черный маг прекратил жевать свою жуткую кость, даже немного выпрямился за столом, и на грубоватом лице его появилось что-то напоминающее слабую, но довольную улыбку. За это Делий и имел до сих пор дело с Ирамом: тот, один из очень немногих не только в Ирхоруне, но и во всем мире, оценивал его способности по достоинству, хотя и высказывал эти оценки только в ситуациях типа сегодняшней.

— Ладно, кончай ты болтать, — сказал черный маг полудовольно, полудосадливо: все-таки подспудно он понимал, что Ирам больше заботится о своей выгоде, и это его раздражало. — Двое постоянщиков — значит, двое, мне-то че. Ты же их кормить будешь и держать, где хочешь.

— Ну и покормим, не разоримся, — обрадовался Ирам, оглядываясь на стоящего у двери типа и подмигивая ему. — Ты иди сюда, сейчас Делий с тобой поговорит... Пойдешь на ту сторону, никто там тебя не найдет!

— Не болтай! — снова оборвал его человек. Но не болтать Ирам не мог, поэтому снова переключился на Делия:

— Только придется голову поломать тебе, да? Он же, сам видишь, тутосторонний, а отражение евойное, значит, тамосторонее будет... Получится у тебя?

— Чё тут сложного? — Делий пожал плечами и вскользь пощупал нити типа у двери. — Если он тутосторонний, значит, реверсируем.

— Как-как?

— Это по-научному так называется: вместо туда сделаем обратно и наоборот. На главной картинке точку одну добавим, как бы в скобках, и эта точка он и будет...

Делий заговорил оживленнее, как всегда, когда обсуждал какую-то мало-мальски интересную задачу. Правда, риторика его пришлась не по адресу: как Ирам, так и неизвестный тип только похлопали на него глазами. Хозяин гостиницы почтительно добавил на всякий случай, чтобы закрепить результат лести:

— Вот вишь, я же тебе сказал, что он вундеркиндер настоящий... Ну чего, Делик, сделаем человечку? Ему бы сегодня надо.

Черный маг кивнул и, опершись на стол костяшками пальцев, медленно поднялся на ноги:

— Ладно, пойду щас, погляжу. А вы никуда не суйтесь: ты вот, как тебя там, не броди тут нигде, пока я не скажу…

bottom of page